эту… женщину не знаешь. Видишь во всех доброе… Я ещё не остыну, а она уже

метры квадратные да статуэтки считать начнет. Кстати. Ту, которую подарила

мне Уланова, оставь себе и никогда не продавай. Ценная вещица. А Наталье

позвонишь, если захочешь, только когда я уже буду на ладан дышать. Актриса

задумалась…

– Вообще-то хорошо, что ты спросила…

И совсем другим тоном добавила:

– Ирочка! Возьми ручку и бумагу. Вон там, в столе. О Господи! Кому я

это говорю. Ты лучше меня всё тут знаешь. Сейчас, я продиктую вам, голубушка, кое-что. Вы записывайте, не спорьте и не перебивайте. Сделайте в точности

как я скажу.

И актриса начала тихо диктовать, не обращая внимания на протестующие жесты и возгласы, прерывавшие иногда её монотонную речь. Закончив, она потребовала:

– А теперь дай мне ручку.

Спросила число. Поставила и размашисто расписалась.

– Мой последний автограф, – грустно сказала она и добавила с иро-нией – Самый дорогой… Во всех отношениях. Прочитай вслух.

Ирина начала читать, громко возмутившись в нескольких местах, но

актриса с любовью смотрела на неё и только улыбалась.

– Боюсь… Я не смогу… так, – сказала Ирина.

– Хорошо, – произнесла наконец Нина Георгиевна, дождавшись, когда её доверенная успокоится. – Мы заключим пари. Если я ошибаюсь в своей

дочери и она прольёт хоть одну слезу у моей постели, – поступишь по-совести.

Так, как подскажет сердце. Значит, ты выиграла, и я не научилась разбираться

в людях. Если же нет… То победа останется за мной. Согласна? А то… буду

являться тебе каждую ночь и включать свет. Пари?

– Пари, – улыбнулась Ирина, вытирая выступившие слёзы.

Через неделю у актрисы случился ещё один удар, и она лежала в постели совершенно без движения, не реагируя на звуки и прикосновения. Михаил приходил теперь каждый день обрабатывать страшные раны, которые появились на

её спине. Как доктор он знал, что улучшения не будет и ничто не может защитить

обезвоженные ткани от безжалостного разрушения, но. . он должен был что-то

делать для ставшего таким дорогим и близким ему человека. Хоть что-нибудь!

– Наталья Станиславовна! Не бросайте трубку. Ваша мама при смерти.

Если приедете завтра, то, возможно ещё сумеете её застать и попрощаться. Да, адрес тот же. Она дома. У нас ничего не изменилось. Всё как и 11 лет тому назад.

Дочь приехала с мужем в тот же вечер. Ирина открыла, поздоровалась

и, извинившись, ушла. Зайдя в квартиру, супруги брезгливо принюхались и первым делом начали придирчиво осматривать состояние стен и сантехники. Муж

недовольно морщился:

– До чего всё запущено. Стекло в ванной треснуто. Лепнина вон в центре осыпалась. Остатки сбивать придется. Я на такую высоту не полезу.

– Тебя никто и не заставляет. Наймем кого-нибудь.

Зайдя наконец в последнюю, дальнюю, комнату Наталья Станиславовна с неприязнью посмотрела на лежащую без движения и дышащую, словно

забыла, как это делается, мать.

– Ну вот и всё, – произнесла дочь, победоносно оглядывая обста-новку вокруг и удобно устраиваясь на стуле, с которого только что поднялась, уступая ей место, бледная Ирина.

– Всё! Дождалась!

Тут она заметила лежащий на тумбочке, прижатый настольной лампой, лист бумаги с аккуратно написанными строчками и знакомой размашистой закорючкой в самом низу.

– Это ещё что?

Её глаза цепко и быстро пробежали по тексту. Брови несколько раз

поднялись и опустились.

– Хм… Даже так? Вот сука!

Дочь полезла в сумочку и достала пачку «Мальборо». Держа её как

солонку, она вытряхнула оттуда одну сигарету и, щелкнув зажигалкой, жадно

затянулась.

К ней в ужасе подбежала Ирина.

– Наталья Станиславовна! Что вы делаете! Тут нельзя курить, – изумленно запричитала она. —Вы…