Я украдкой перевел дух:

— Он сказал, что искусство лечит душу.

— А вашу душу нужно лечить?

— Да.

— От чего же? — В ее глазах заплясали смешинки. — От несчастной любви?

— Почти, — кивнул я. — От несчастной любви к работе.

— Никогда таких диагнозов не слышала.

— Значит, вам повезло.

Она придвинулась обратно и уставилась на меня требовательно:

— И что же вы замолчали? Я жду подробностей.

В ее любопытстве было что-то ребячливое. Я специально выдержал небольшую паузу, чтобы еще сильней его подогреть:

— Подробности не очень интересны. Пашу как вол, а повышение опять пролетело мимо меня.

— Время от времени это бывает у всех.

— Ага, но со мной такое уже третий год подряд.

Она посмотрела на меня с искренним сочувствием, а я поспешил еще больше ее разжалобить:

— Я понимаю, что из меня посредственный ученик, но очень прошу не выгонять. Мне, как воздух, нужна перезагрузка. Кстати, предложение о двойной оплате все еще в силе.

Она не ответила. Кажется, прикидывала что-то там у себя в голове.

— Понимаю, — грустно улыбнулся я. — Вы, наверное, планировали посвятить лето своему творчеству, а тут меня принесло.

— Вовсе нет.

— Ну мне-то можете  не врать! Я не дурак — понимаю, что учить всяких бездарей — сомнительное удовольствие. Вы явно грезите совсем о другом — о выставках.

Пальма рассмеялась:

— Вы ошибаетесь! Ни о каких выставках я не грежу. У каждого свое призвание: кто-то создает шедевры, а кому-то нравится учить. Я из последних.

«Очень жаль!» — мысленно констатировал я. Ведь, если бы Пальма мечтала о выставках, можно было бы под видом мецената увезти ее в Петербург. Матвей бы поскучал немного сначала, а потом, глядишь, и переключился бы на новую провинциалку.

— Хорошо, я буду вас учить! — наконец согласилась Мия. — Мне даже интересно, что из вас получится. А начнем мы, пожалуй, с небольшого натюрморта.

Она встала со стула и подошла к столику в конце комнаты, выставила на него из шкафа кувшин, кружку с отколотым краем, потом положила рядом с ними пару пластиковых яблок. Я, сам того не заметив, вдруг залюбовался простотой ее движений. Пальма держалась совершенно бесхитростно, по-домашнему, а мне это было в диковину. Я привык, что девушки рядом со мной строят из себя этаких избалованных кошечек: прогибают поясницы, оглаживают себя по бедрам.

Мия вдруг обернулась и посмотрела в упор. Я этого совершенно не ожидал и смутился, как какой-нибудь прыщавый подросток.

— Готовы? — спокойно спросила она, совершенно проигнорировав мою реакцию.

— Наверное.

13. Глава 13. Платон

Она снова подсела ко мне и начала говорить что-то о композиции. Я изо всех сил пытался слушать внимательно, но все объяснения словно бы летели мимо меня. А все из-за колхозного сарафанчика Пальмы. Он чуть задрался, и я не мог не коситься на открывшиеся моему глазу девичьи колени. Думать вдобавок мешало то, что от Мии очень вкусно пахло — ветром и морем — меня так и подмывало придвинуться к ней поближе, но, конечно, я запретил себе это делать.

— Все понятно? — закончив объяснять, спросила Мия.

— Да вроде, — буркнул я, пряча взгляд. В моей голове не отложилось ни слова, все как в тумане.

— Значит, принимайтесь за дело, — она закрепила на моем мольберте большой лист, а после вручила мне несколько карандашей и ластик.

Черт! Неужели следующий час моей жизни пройдет настолько бездарно — за дурацким рисованием? Просто пытка какая-то!

Я отставил чашку с тутовником на соседний стул и попытался изобразить воодушевление.

Пальма зачем-то встала за моей спиной. У меня даже в затылке потяжелело от ее пристального взгляда. Я выждал немного, а потом возмутился: