Когда все желающие присоединились к «паровозику», Сергей направил состав к центральной части мантапа.

Наш уголок неожиданно снова стал самым спокойным местом.

Мысленно послав благодарность Сергею, я сел на полу в позе лотоса.

Где-то вдалеке послышалось призывное «Ту-ту-у-у-у…».

«Ганеша шаранам, Ганеша шаранам», – раздалось в ответ из динамиков.

Я закрыл глаза и уже почти стал Ганешей, когда вдруг почувствовал, как многочисленные колени, сари, пенджаби касаются моих плеч, затылка… Кто-то, теряя равновесие, оперся ладонью о мою голову.

С трудом распрямляя стопы, я встал, поднял руки вверх и медленно открыл глаза.

В Питере, в вагоне метро в час пик было чуть-чуть свободнее. Метрах в десяти от меня из толпы выглядывало улыбающееся лицо Сергея. Ах, вот в чем дело! Человек двести он увел за собой в центр, там к «паровозику» прицепилось еще пятьсот «вагончиков», и теперь все они здесь, в нашем «тихом уголке».

Моего мизинца коснулись пальцы китаянки, к другой руке потянулась рука индийца.

«Ганеша шаранам, Ганеша шаранам».

Весь зал, став единым целым, закачался в такт баджане.

Я снова закрыл глаза – оказывается, можно медитировать не только в позе лотоса.

Сатсанг набирал силу.

Во второй день Наваратри14 рядом со зданием столовой стали продавать соки, выжатые из свежих фруктов.

За соками выстроилась очередь – человек пятнадцать.

Вдруг со стороны ворот, отделяющих территорию столовой от улицы, послышались восторженные возгласы индусов: «Гуруджи! Гуруджи! Гуруджи!»

Продавец соков, индиец в белом пенджаби, молодой парень лет двадцати, забыв про свой товар, про покупателей, вскочил ногами на лежавший рядом с прилавком пустой ящик из-под яблок и вытянул шею, пытаясь разглядеть в толпе Мастера. Видимо, это ему удалось. Потому что секунду спустя он перепрыгнул через стойку.

Полученные от клиента рупии упали из разжавшегося кулака на прилавок.

«Гуруджи! Гуруджи!» – ликуя закричал паренек, метнулся сначала влево, потом вправо и смешался с толпой, обступившей входящего на территорию столовой Шри Шри Рави Шанкара.

Я не знаю, когда он вернулся, что стало с оставленной без присмотра кассой, товаром.

А впрочем, что с ними могло статься?

Наташа облюбовала для себя место на сатсанге в наиболее оживленной части Яагнашала мантапа, там, где в основном собирается местное население. Она принесла с собой массу различных сладостей, игрушек и довольно скоро раздала все эти сокровища обступившим ее детям, сразу став их всеобщей любимицей.

Какое-то время они крутились вокруг нее, одаряя улыбками, с обожанием прикасаясь руками и даже щечками к ее нежному шелковому сари. Потом часть детей вернулась к родителям, а наиболее шустрые забрались на массивные опорные конструкции, чтобы с высоты наблюдать за всем происходящим в зале.

Среди «шустрых» была и смуглая до черноты пятилетняя Ямини в расшитом бисером розовом платьице.

Температура сатсанга нарастала. В какой-то момент Наташа вдруг распустила свои белокурые волосы и закружилась в танце.

И тут сверху раздался пронзительный детский крик: – Нтаса! Нтаса!

Наташа поняла, что это зовут ее, запрокинула голову вверх и увидела тянущиеся к ней детские ручки. Ямини тоже хотела танцевать, но умудрившись забраться на самую высокую балку конструкции, уже не могла самостоятельно спуститься вниз. Она что-то быстро с жаром говорила Наташе на своем языке, но лучше всяких слов за нее говорили ее выразительные умоляющие глаза и крупные слезы, градом катившиеся по смуглым щечкам.

Наташа беспомощно оглянулась по сторонам – в шелковом тонком сари карабкаться за девочкой вверх по металлическим конструкциям она не могла, но эти глаза, эти слезы…