– Клара, руку, руку повыше…, – качнула своей круглой головой Зинка.

Анна приоткрыла глаза:

– А, мой? – был первый ее вопрос.

– Слава Богу, очнулась, – обрадовались женщины, – Куда тебе еще…

– Голова кружиться и в глазах темно…

– Спи, спи, не смотри на нас.

Клару выписывали первой. День был солнечным, веселым. Запоздалые сосульки глухо падали в снег. Две из них разломившись, запутались в кленовых ветках, сверкали, ослепляя своим блеском. Однако пленницы быстро таяли, словно выплакивали освобождение, тяжелые капли стекали по коричневой коже дерева или же отчаянно бросались вниз на головы ожидавших родственников. Нестерпимо хотелось на улицу.

– Девочки! – заломила за голову руки и потянулась Зинка, – Погода-то, какая! Везет тебе, Кларка.

Но, Кларку не радовал весенний день, не ее завтрашняя выписка. Веснушчатое лицо ее было бледным, она то и дело покусывала губы, а руки, мелко и часто дрожали, стоило ей взяться за что-то.

– Что с тобой сегодня? – спросила Анна.

Клара ей не ответила. Женщина поджидала Зинаиду Прокопьевну, и как, только, та появилась, ринулась в ординаторскую. От врача она возвратилась еще более растерянной и злой, ни на кого стараясь не смотреть.

– Ну, что не отпускает? – вкрадчиво тихим голосом спросила Зина, оттопырив нижнюю губу в знак сочувствия.

– На все четыре стороны! – неожиданно громко, с нескрываемой досадой, выкрикнула Кларка и смолкла. Затем, вскинув одну бровь, добавила с наигранной усмешкой, – На прощание в журнал отзывов я внесу предложение: "Переименовать этот ваш роддом в дурдом!» – она снова безрадостно улыбнулась, – Так больше соответствует действительности. Все всё понимают, но прикидываются слабоумными… И ты первая! – ткнула она пальцем в онемевшую Зинку.

Было заметно, как оскорбленная женщина попятилась к окну. Анна приподняла еще тяжелую от болезни голову и замерла. Слова Кларки обрушились на них чем-то большим и грязным, и сразу же придавили все солнце, которое пробилось к ним в палату. Глаза обидчицы заблестели, она еще кривила рот, пытаясь изобразить веселье, но не сдержалась: две крупные слезинки, одна за другой, поползли по ее скомканным веснушкам.

Клара кинулась и уткнулась в мягкую грудь Зинки.

– Прости, я не хотела…

Единственная, но глубокая морщина на Зинкином лбу разгладилась.

– Ну, что ты, – погладила она ее по колючим рыжим кучеряшкам, – Только, зря ты на людей злишься, Клара… Муж-то он, как и хозяйство, дело наживное.

Горькая улыбка отпечаталась на Кларкиных губах.

– Как мальчонку назовешь? – неожиданно донеслось до ее слуха.

Клара растерянно порхнула своими золотыми ресницами.

– Борисом, – ответила неуверенно женщина, и тихо добавила, – Может быть…, – она встретилась взглядом с Анной. Выскользнув из теплых, заботливых рук Зины, она склонилась над кроватью другой соседки, – Прости и ты!

– А я-то за что? – удивилась Анна. Серые глаза ее были настолько ясными и чистыми, как безоблачное похожее небо.

Кларка не хотела думать, но мысль сама, как тень мелькнула в душе: «А, все-таки, они отсталые какие-то, эти деревенские… Ничего не понимают в жизни…».

Анна проснулась от стука швабры, обычно тихого, осторожного. Сегодня же, нянечка грубо ударяла ею о железные ножки кроватей.

– Как, только, белый свет таких носит…, – бубнила она громко, – Подлюка этакая!

Проснулась и Зинка. Первое, что обеим роженицам бросилось в глаза аккуратно заправленная кровать Кларки.

– Ты, что это не в духе сегодня, Петровна? – спросила сонная Зина, не придав последнему большого значения.

– А то, не знаете? – нянька окончательно уронила свое орудие труда на пол, – Подруженька-то ваша зафитилила.