И она тут же подумала: "А Майк?" Сможет ли она преодолевать свои искушения и дальше? Сможет ли она противостоять его восхищению и его повелительной ласке?

– Я понимаю твою боль, – тихо сказал настоятель. – В жизни так часто бывает, что мы не задумываясь делаем поступок и позже начинаем обдумывать его. Хорошо, когда приходит осознание причины своего поступка. Очень приятно, что искушение было преодолено, но над другим поведением нужно поразмышлять с молитвой. Возможно, имеет смысл задать себе вопрос, в чём причина моей помощи дочери, почему ложь мешает мне выполнять свои обязанности, – он протянул руку вперёд, держа ладонь почти параллельно полу.

Марина опустилась на колени, и эта сухая старческая ладонь невесомо легла на её голову. Настоятель прочитал почти неслышно тихую молитву и добавил:

– Твои грехи прощены, иди с миром и больше не греши.

Марина почувствовала облегчение.

– Теперь я тебя слушаю, – сказал настоятель.

– Я чувствую себя виноватой в том, что произошло с Джефом. Он приехал навестить Ники, я сама его пригласила. Приехал, хотя между ним и Томом произошла безобразная сцена. Том сказал, чтобы и духу его у нас не было, но Николь несколько дней не ела совсем, я … я просто испугалась. Меня смущали их отношения, я хотела проверить… Ну и пригласила Джефа. И проверила. У них с Николь роман и очень серьёзный. Для Николь – даже слишком. Я хотела проверить, насколько эти отношения важны для Джефа. Но у меня ничего не получилось…

Эти слёзы мешали, они противно катились по щекам. Марине становилось ещё сильнее жаль себя. Вскоре сама Жалость совсем задавила её, закрывая перед ней мир.

– Ты неправильно исповедовалась, Мери, – тихо сказал отец Вильхельм. – Как ты делала испытание совести, если просмотрела, что главная твоя проблема: недоверие к Богу. Я удивлён, поскольку много лет знаю твою мать. Как могло так получиться, что ты перестала доверять Господу? Разве ты можешь понять сама свою роль во всей многогранности человеческой истории?

Под вечер госпиталь опустел. Тишина давила. Николь, держа Джефа за руку, сидела, не шевелясь и слушала его шелестящее дыхание. В Джефе что-то все время хрипело, словно воздух проходил через неровное отверстие. Противно-тонко гудели звеняще лампы под потолком, шипела и ритмично попискивала аппаратура, к которой был подключён Джеф. Всё это сливалось в равномерный, хоть негромкий, но утомительный, шум. Николь вскоре после того, как осознала, что у неё просто болит голова от этого надсадного шума, как-то забыла о нём и задумалась. Перед глазами стоял Джеф. Его весёлые глаза, его летучая улыбка. Его сила, его твёрдость. Проскакивали в сознании картинки их совместных занятий. Каким она его видела, когда смотрела на него. Это было так больно, просто нестерпимо больно. Джеф, такой сильный, который всё время повторял: "да что со мной случится. Всё будет в порядке. Не волнуйся, я тебе не дам сильно отстать". Она не слышала ничего вокруг, поглощённая этим внутренним зрелищем и своей болью.

После еле слышного стука скрипнула открываемая дверь. В палату боком вошёл Стив. Почти неузнаваемый из-за бинтов на голове. С эффектно отставленной в сторону, помещённой в гипс рукой. Остановился, глядя на Николь. Она не видела его, погружённая в свои мысли. Её лицо, такое же, как и у Джефа, бледное в синеватом свете дневных ламп, залитое слезами, было неподвижно. Не отрываясь, она смотрела на Джефа, прижав одну руку ко рту, другой сжимая пальцы Джефа и тихонько покачивалась вперед-назад. Стив осторожно опустился на один из стульев, не отрывая глаз от этой пары. Ну, они с Джефом и влипли, это же надо! Что будет с Николь, если Медведь умрёт? Сам испугавшись этой мысли, Стив стал торопливо обшаривать глазами Джефа, ища опровержение своим опасениям. И не нашёл. Джеф лежал недвижимой громадой на высокой кровати, весь в трубках и проводах, с белыми пятнами датчиков на висках. На белом лице чернели кровоподтеки. Здорово ему досталось. В ногах Джефа сидел на стуле Майк, опершись локтями о колени и обхватив голову. Ему, похоже, было не лучше, чем Николь.