Их нашла сиделка и сказала, что пациента переводят в реанимационную палату и туда допускаются только близкие родственники. Марина ответила, что ближе их у него никого нет. Майк добавил, что это его семья. Когда они сидели у кровати Джефа, наблюдая за действиями сиделки, пришёл врач.

– Состояние крайне тяжёлое, но операция пришла успешно. Над ним пришлось много поработать: сочетанная травма. Его счастье, что его быстро доставили в госпиталь. С такими повреждениями внутренних органов, он вряд ли протянул больше двадцати минут. Сломано пять ребер, переломы костей правой руки и правого бедра, всё со смещением, а, кроме того, он получил серьёзный удар током. Сейчас сложно говорить о его дальнейшем состоянии. Когда он придёт в себя, тогда можно будет делать прогнозы о последствиях.

Марина, торопливо пообещав Майку, что к ночи вернётся, уехала, сославшись на массу работы. Хоть что-то прояснилось, хотя не прояснилось ничего.

Марина только отговаривалась работой. В первую очередь, едва выйдя из госпиталя, она понеслась в храм. Она успела на мессу, правда это была самая неудобная для неё месса, на латыни, для семинаристов, и служил её священник, которого она не так уж хорошо знала – отец Франциск.

Но когда он давал последнее благословение, она заметила, как по проходу, сутулясь, шагает настоятель. Едва дождавшись заключительных аккордов гимна, она почти бегом направилась в ризницу.

– Отец Вильхельм! – Воскликнула вместо приветствия. – Отец Вильхельм! Пожалуйста, пожалуйста, сходите к Ники в госпиталь!

Отец резко повернулся к ней, и исказившая лицо забота показала, как дорога ему Николь.

– О нет, нет! – Сразу угадав его мысли, торопливо заверила Марина. – С ней все в порядке. Это Джеф. Он разбился на машине.

Теперь она могла плакать. От отчаяния. От страха. От того, что её утешали. Не стесняясь, не скрываясь.

Слёзы текли сквозь пальцы прижатых к лицу рук.

– Ну-ну, что с тобой? – Приговаривал настоятель, обняв её за плечи. – Давай, расскажи-ка мне всё более вразумительно, Мери. Ну, успокойся.

– Наверное, мне лучше исповедоваться, – прошептала Марина.

– Хочешь сейчас? У меня есть до мессы время.

Она только кивнула в ответ.

– Пойдем. Пойдем, – и он, набрасывая по дороге столу, провёл её в глубину ризницы, где среди высоких, до потолка, тёмных шкафов пряталась неприметная дверца.

Повесил на малюсенький гвоздик бирочку со словами: "идёт исповедь". Марина вошла за ним в небольшую побеленную комнату, с крохотным окошком под самым потолком. Там ничего не было, кроме такого же высокого шкафа, круглого стола и двух стульев.

– Садись, Мери. Делала испытание совести?

Марина кивнула, шепнула перекрестившись:

– Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

– Аминь – отозвался Отец Вильхельм.

– Последний раз я была на исповеди… – Она судорожно перевела дыхание. – Не помню, когда, где-то, недели три назад, с тех пор я, – она помолчала, вспоминая свои "вешки", поставленные для самой себя во время ночного испытания совести. Что там было? Искушение, прелюбодеяние, гнев, зависть, ложь. Вдохнула. Отец терпеливо ждал. – Я впадала в гнев, когда мы с мужем поссорились и осуждала собственного мужа, да и не только его, я завидовала личной жизни своей дочери и испытывала искушение прелюбодеяния по отношению к человеку, не являющемуся моим мужем. Я лгала своему мужу, когда скрывала от него информацию. Я плохо выполняла свои обязанности. Моя ложь имела продолжение, из-за неё человек теперь может погибнуть. Есть только одна хорошая вещь: я преодолела искушение. Я раскаиваюсь в своих грехах и буду стараться больше не грешить.