– Апостольский.

– Ладно, – снова согласился отец Вильхельм. – А какой символ веры мы читаем на мессе?

– Никейский. – сказал Джеф, думая, что на вопрос: почему он так называется – он точно не ответит. Но отец Вильхельм, кивнув, ответил сам:

– Да, принятый на Никейском соборе в 325 году. – И сразу спросил другое:

– Десять Божиих заповедей?

– Я Господь Бог твой, да не будет у тебя других богов, кроме Меня. Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно. Святи День Господень. Почитай отца твоего и мать твою. Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради. Не свидетельствуй ложно против ближнего твоего. Не пожелай жены ближнего твоего. Не пожелай имущества ближнего твоего.

Настоятель улыбнулся, и эта сияющая улыбка словно осветила всё вокруг: и затемнённую ризницу, в которой горела только настольная лампа, и стол, у которого они сидели, и самого Джефа.

– А что есть заповеди любви?

– Две первые заповеди из десяти, касающиеся Бога.

Настоятель согласно кивнул.

– Тогда назовите все таинства.

– Всего семь. Крещение, Миропомазание, Евхаристия, Покаяние, Соборование, Священство и Брак.

– Дары Святого Духа?

– Мудрость, разум, совет, крепость, ведение, благочестие, страх Божий.

Джеф оттарабанил это, вспоминая, как на библейской группе спорили о том, что значит выражение "и всех объял страх", когда они читали отрывок из евангелиста Луки о том, как Иисус воскресил единственного сына у вдовы Наинской. Джефа тогда поразила мысль, что Иисус, делая свои чудеса делал их для всех, даже если эпицентром его чуда был какой-то конкретный человек. И каждый получал от него благодать. Это просто не приходило в голову раньше. Казалось бы – ну чудо и чудо, ясно, что оно предназначено кому-то конкретному. Но что такая сила разом накрывает всех… И как это кто воспримет, зависит от самого человека, каждого оказавшегося в этом круге чуда.

Настоятель засмеялся и Джеф было предположил, что допрос окончен. Но тут последовала следующая подача:

– Условия таинства покаяния?

Оп! Что-то этого он не помнил. Джеф постучал пальцами по столу, размышляя, что же нужно для исповеди.

– Испытание совести, сожаление о грешном поступке, намерение исправиться, исповедь.

– Твёрдое намерение больше не грешить, – поправил его отец Вильхельм и добавил: – а последнее условие – удовлетворение за грехи Богу и ближнему?

И ближнему? – изумился молча Джеф.

– Так, – улыбнулся отец Вильхельм. – Чем бы вас ещё озадачить? Перечислите-ка мне радостные тайны Розария.

– Благовещение, Посещение Елизаветы, Рождество, Сретение, Нахождение Иисуса в храме, – быстро сказал Джеф, опираясь на то, что он исправно читал последний месяц.

– Скорбные?

– Борение в Гефсиманском саду, Казнь, Увенчание тернием, Крёстный путь, Распятие.

– Славные?

– Воскресение, Вознесение, сошествие Святого Духа, Успение, Коронация.

– А что такое розарий вообще?

Вопросы следовали один за другим, не давая задуматься, навязывая свой ритм. Джефа это устраивало.

– Образно говоря венок из роз, только вместо роз плетётся венок из молитв. Это, так сказать, поэтическое обозначение сущности. Собственно, к мысли повторять молитву "Радуйся, Мария" привёл почитателей Пресвятой Девы Марии обычай украшать Её изображения венками цветов. Розарий – форма молитвы по чёткам. Ряд прочитанных молитв "Радуйся, Мария" должен был образовать венок более ценный, чем венок из цветов – духовный. Изобрели его, собственно, для чтения псалмов. Поскольку их всего сто пятьдесят, то соответственно на каждой бусине читали по одному псалму. Потом вместо псалмов стали читать Отче наш, это было удобно для неграмотных людей, а позже заменили на "Радуйся Мария" и разбили по декадам. В двенадцатом веке эту молитву стали называть "Псалтырь Девы Марии". Доминиканские монахи сопоставили каждой декаде одно событие из жизни Иисуса и Марии, хотя легенда гласит, что Розарий, как форма молитвы была дана святому Доминику самой Девой Марией. Розарий не изменялся более 400 лет. *