Ей вдруг показалось, что он сейчас довезёт её до дома, откроет ей дверь и уедет. Стало страшно. Джеф может исчезнуть, раствориться во тьме ночи, густой от жёлтого света парковых фонарей. Что она будет делать без него?! Без этой мимолетной улыбки, летуче освещающей его лицо, без поблёскивания затемнённых стёкол очков, бросающих тени в его глаза, когда он смотрит на экран монитора, без его низкого голоса, от которого становится спокойнее и всё кажется таким простым и лёгким?! Нельзя, нельзя его отпускать!

Джеф поглядывал на её, и совсем было не понятно, угадывает ли он её опасения. Хотелось спросить об этом, но вдруг он снова не ответит?

Она сказала:

– Здесь есть поворот. Эй, ты только что проскочил его! Вон, видишь дом? Но к нему так не подъедешь.

Джеф с досадой быстро оглядел решётчатые стены ограды с обоих сторон дороги, вспомнив, что действительно, только что мелькнул чёрный проём справа. Во тьме угадывались неяркие огни светящихся неподалеку слева окон.

– Да? – с сомнением поинтересовался он, осознавая, что его внимательность стремительно снижается. – Значит, придётся вернуться.

– Не вернуться, а дать задний ход, – посмеиваясь, поправила его Николь. Всё, что затрудняло их приближение к дому, только поднимало ей настроение. – Тебе здесь не развернуться.

– Весьма разумно, – согласился Джеф.

Открыл дверцу и высунулся из машины, посматривая на ограду парка. Его широкая спина показалась ещё шире в непроглядности тени.

Джеф, проверяя сам себя, возвратился к повороту задним ходом, поворачивая руль неторопливыми короткими движениями. Не хотелось бить машину: придётся ехать в автосервис, чтобы не оштрафовали. Он медленно вёл "бьюик", поглядывая то под колеса, то в зеркало. Взглянул на Николь: правильно ли? Она кивнула, не отрывая от него глаз. Откинувшись на спинку, сидела, смотрела на него. Молчала, улыбаясь. Не твердила, крутясь на сидении: "левее, правее, дальше!" Не вскрикивала при резком повороте или когда он наехал колесом на что-то. Просто доверилась ему.

Вернее не просто смотрела. Она беззастенчиво разглядывала его, пользуясь темнотой в кабине. Джеф, иногда поворачиваясь к зеркалу ловил боковым зрением пристальное изучение его персоны. Это было приятно и странно: последние годы взгляды в упор его смущали, заставляя нервничать. Странно, но взгляд Николь оказался нержиданно успокаивающим: он просто кожей ощущал, как его гладит этот взгляд.

Николь скользила глазами по его точёному профилю, тонко обрисованному во тьме золотистой полоской света от сигнальной лампочки приоткрытой дверцы, по плечам, смутно обозначенным зелёными огоньками приборной панели, по кисти правой руки, лежащей на руле. Чёрные, но нерезкие тени ложились мягкими мазками, изящно проявляли Джефа. Это слабое освещение так волшебно рисовало его, что Николь не могла оторваться от осмотра. Её завораживала игра теней в ночи и на Джефа приятно было смотреть. Наконец показался потерянный проезд.

Джеф остановился, выпрямился, садясь поудобнее, легко прихлопнул дверцу. Трогать машину не хотелось. И вот ещё: что подарить, чёрт побери?: он впервые входит в дом. Покопался в отделениях для мелочей, отдавшись идее и перебирая холодные плоские коробочки. А, вот. Девяносто девятый год, "Innanoramento". Диск, который купил недавно. Не слишком поцарапан – ему всего две недели.

Понравится, не понравится? Всё равно другого ничего нет. Почему же он не вспомнил об этом раньше? Можно было бы заехать хоть за цветами, что ли, или каким-нибудь растением. А может, и хорошо, что не вспомнил – неизвестно, как бы он тогда машину вёл. С усталостью под утро бороться всё труднее. Видимо, придётся сегодня ночевать прямо в машине: назад он уже вряд ли доедет. Ладно, не впервой. Бесполезно гадать, какую музыку слушают её родители.