Теперь я знаю: монастырь – это не только образцовое хозяйство, не воскресная школа для власть предержащих, не хранилище знаний, хотя, конечно, и всё перечисленное тоже… Но, в первую очередь, это живое свидетельство того, что Бог нас слышит, что обетования Его – непреложны; что сегодня Он точно так же животворит Своих избранных, как во времена апостолов. И нас, приходящих, приезжающих, стремящихся сюда бесчувственных, контуженных ущербным существованием искателей прощения – Он до краёв наполняет подлинной жизнью и таким счастьем, о котором можно лишь благодарно и целомудренно молчать…

До поры до времени мой сын был просто идеальным ребёнком: послушным, осмотрительным, разборчивым в общении со сверстниками. Но наступил чёрный день, когда его мужское начало заявило о себе желанием попробовать окружающий мир на прочность.

Я узнал об этом благодаря коменданту дома: взволнованная дама, шумно дыша в трубку телефона, сообщила мне, что «детей видели на крыше». Мне не пришлось повторять дважды: перепрыгивая через ступеньки, я взлетел на восьмой этаж и обнаружил, что сетчатая железная дверь, преграждавшая путь на чердак, гостеприимно приоткрыта. Как это могло случиться? Техник не запер или сами хитроумные подростки вскрыли – сейчас было не так важно; время разборок и наказаний ещё не пришло, надо было торопиться со спасательной операцией.

Хотя я уже несколько лет жил в этом доме, бывать на крыше мне до сего дня не доводилось. Но я смутно представлял себе, что она – плоская, с торчащими телевизионными антеннами и непонятными прямоугольными сооружениями, которые не могли же быть каминными трубами, коль скоро в типовой застройке тех лет каминов уже и ещё не имелось? Самое главное – наша кровля не была кошмарной жестяной горкой с покатыми склонами, по которым непоправимо скользят подошвы детских ботинок… Это успокаивало, но не слишком.

Стараясь не касаться липковатых стен, я поднялся по сварной лесенке к невысокой железной дверце, нажал на грязный металлический рычаг и с отвратительным скрежетом приоткрыл лаз, похожий на корабельную переборку. Мне в лицо влажно пахнуло улицей и нежилым строительным запахом. Высоко подняв ногу и одновременно пригнув голову, так и ждавшую удара о низкий железный косяк, я кое-как выбрался наружу.

Мы, горожане, плохо знаем закоулки нашего мира. Они не похожи на надоевшие картины, день за днём сопровождающие наш путь на работу, в магазин и ещё по нескольким привычным адресам. Стоит заблудиться или в сумерках очутиться на стройплощадке, за условным забором, чтобы убедиться, что нарисованные очаги наших каморок скрывают от нас чудовищ мегаполиса: тусклые скрипучие фонари, непонятные заброшенные строения, железные конструкции, какие-то цистерны, мотки проволоки, катушки кабеля, больных голодных псов… И это – на земле! Лучше даже не задумываться, что таится под ней или над ней, в мире крыш и слабо жужжащих проводов.

Но я вынужденно ступил в этот мир, и, как ни озабочен был поисками своего наследника, всё же не мог не почувствовать себя хотя бы на минуту подростком, вторгшимся на запретную территорию.

Было довольно тихо; многоголосый шум города долетал сюда словно издалека. К тому же наступило обманчивое время суток, когда ещё светло, но солнце уже скрылось и тени погасли. И то, что я увидел, легче всего было считать именно миражом.

В десятке метров от меня, бледно светясь в сумерках, обозначились две необъяснимо-неподвижные фигуры. Четыре светло-голубых глаза не мигая смотрели прямо на меня.

Я был нацелен на поиск детей, и вовсе не ожидал встретить на крыше посторонних. Но чем больше я приглядывался, тем больше изумлялся. Во-первых, эти двое глядели на меня сверху вниз: если принимать во внимание мой немаленький рост, они были ощутимо выше, никак не меньше двух метров! Во-вторых, я почему-то не мог толком разглядеть их лиц, только глаза плавали внутри светлых овалов, словно серебристые рыбки в аквариуме… Ну, и в-третьих… у них были крылья.