Длинной оказалась моя дорога на родину. Двадцать лет прошло с тех пор, как увезли меня отсюда. Потом жизнь так закружила, что только беспокойные журналистские дела позволили увидеть мне дорогой моему сердцу поселок и родную улицу.

Стою завороженный увиденным. И на память приходят незабываемые события последнего года жизни в этом поселке.

Они оставили трагический след в судьбе нашей семьи.


Сколько себя помню, отец с матерью всегда о чем-нибудь спорили. А я недоумевал: почему они ругаются. Делить-то нечего. Только разве нас с братом Колькой? Он старше меня. И на много. Когда я собирался учиться в школе, он заканчивал её. Было ещё небольшое хозяйство: куры, теленок. Вечером отец только с работы на порог – мать выставит на него свои круглые стеклянные глаза и постоянно одно и то же:

– Опять на пробку наступил?!

А у него, вроде бы, ни в одном глазу, как он всегда возражал.

– Или у бабы был? – продолжала она свой беспристрастный допрос.

– Да ты что, Поля?

Брательник мой сразу уходил из дома. А меня что-то удерживало. Любопытство, наверное. Я сидел обычно на полу у своей кровати, будто занятый игрушками, и впитывал в память каждое слово родительского скандала. Ещё боялся, что папка, не выдержав материнского напора, начнёт «воспитывать» её.

Обычно всё начиналось со звонкой оплеухи. Бывало, что мать после замолкала. А случалось, что оплеуха действовала на неё как красная тряпка на быка. И начиналась настоящая битва. Тогда вмешивался я: срывался с места и вмиг оказывался между дерущимися.

– Ирод! Ребёнка пожалей! – будто я был причиной их баталий.

Даже в шестилетнем возрасте я много не понимал. Когда Колька возвращался домой, рассказывал ему, что здесь творилось. Он только усмехался, прижимал меня к себе, гладил по голове и приговаривал:

– Дурачок ты ещё, Мишка, вот подрастёшь, во всём разберешься. Об одном прошу: не ввязывайся в потасовки. Ведь сгоряча и тебе достанется.

Я часто думал, в чём мне следует разобраться? Но в то время ещё был действительно мал для распутывания хитросплетений родительских отношений. И только когда пошел в школу, случилось непоправимое событие, открывшее мне глаза на причину многих наших неурядиц.

В сентябре это случилось, в первый месяц моей учёбы. Дома не было ни Кольки, ни матери. Они почти каждый день уходили искать работу. Слава Богу, отец был при деле: шоферил у какого-то богатея. Этим и кормились.

Я сидел за столом и читал букварь. Брательник ещё прошлой зимой научил. Вдруг в комнату вбегает Галка, соседская девчонка – сверстница моя, в одном классе учились.

– Сидишь! А у магазина мамка твоя с тётей Дусей дерутся.

Тётя Дуся – заведующая нашей столовой. Вернее, раньше была. А теперь хозяйка. Баба здоровая: фляги с водой, как игрушки, с машины снимала. Я опешил: разве мамка с нею справится, худая да болезненная.

– Зачем дерутся?

– Откуда знаю. Там целая толпа собралась и разнимать никто не хочет. Только смеются.

Побежали к магазину. Увидев меня, люди расступились. Я по привычке кинулся между дерущимися. Но дрались-то не мать с отцом. На моё вмешательство не среагировали. Тётя Дуся рявкнула на меня матом, потом сильно толкнула в грудь. И больше ничего я не помню. Это уже потом, в больнице, рассказал мне Колька: разъяренная выходкой своей соперницы мать сгребла обломок кирпича, валявшегося под ногами, и так ударила тётю Дусю, что та упала и потеряла сознание. Кем-то вызванная «Скорая помощь» увезла в больницу и меня, и тётю Дусю. А мать забрали в милицию.

Я-то вскоре очнулся и на другой день меня отпустили домой. А вот с тетей Дусей врачам пришлось повозиться. Она больше суток не приходила в сознание.