– Лучше Бориса Николаевича вообще не тревожить. – Топорнин, тоже Борис Николаевич, был весьма осторожным человеком. – Поговорим о направлениях работы, составим какой-то план. И его ознакомим.

– Нельзя начинать работу без его напутствия, – возбужденно настаивал я. – Он создал палату своим распоряжением. Он должен сказать какие-то слова в начале ее работы.

– Откуда возьмутся эти слова?

– Я их напишу. – Он смотрел на меня с большим сомнением, и я добавил с некоторой небрежностью: – Уже не раз писал.

– Ну… вы мне хотя бы покажите, перед тем как отдадите президенту, – с какой-то беспомощностью попросил он.

Я этого не собирался делать. Но и отказывать ему впрямую не хотелось.

– Борис Николаевич, все будет нормально.

Он хмуро кивнул, хотя было видно – неспокойно у него на душе, ой как неспокойно.

Покинув кабинет директора, я тотчас направился к Насте. И не нашел ее. Пришлось выяснять у коллег, где она. Оказалось, болеет. Подумал, что позвоню ей, когда вернусь в Кремль. И вдруг понял, что вряд ли смогу сделать это: я знал только домашний телефон Эдуарда. Если они развелись, где она теперь живет? В другом месте? Как узнать номер телефона? Или она осталась там, где и прежде? Не хотелось попасть в ситуацию, когда я прошу брата позвать к телефону бывшую жену.

Я додумался попросить Настин телефон у той худенькой женщины в очках, которая сказала мне про ее болезнь.

– Вы хотите позвонить ей по работе? – строго посмотрев на меня, выговорила она.

– Нет. Я – ее родственник.

Немного поколебавшись, она достала блокнот, нашла нужную страницу, продиктовала номер. Он отличался от домашнего номера Эдуарда.

Появившись в своем кабинете, я первым делом позвонил Насте. И услышал в трубке женский голос, немолодой, бархатистый:

– Слушаю.

– Здравствуйте. Нельзя ли позвать к телефону Настю?

– Простите, кто ее спрашивает?

– Олег.

– Сейчас…

И через какое-то время ее теплый, как мне показалось, обрадованный голос:

– Олег, добрый день.

– Добрый. Я был у Топорнина. Потом заглянул к тебе. Оказалось, ты болеешь. Что с тобой приключилось?

– У меня грипп. Провалялась пять дней. Но сегодня температуры уже нет. Скоро выпишут. А что ты делал у Бориса Николаевича?

Я рассказал про Общественную палату, про наш разговор с Топорниным.

– Конечно, президент должен сказать напутственное слово, – для нее это было очевидным.

– Топорнин – хороший человек, но вечно чего-то боится, – насмешливо произнес я. – Хоть он и академик.

– Его можно понять. – Настин голос звучал примирительно. – Весь опыт его жизни принуждает к осторожности. Юриспруденция – слишком политизированная сфера деятельности. Откуда ты взял мой телефон?

– Мне его дали у тебя в отделе.

Последовала пауза.

– Да, я теперь у мамы живу.

– Одна?

– Нет, с Василием.

После некоторых колебаний я спросил:

– Вы все-таки развелись?

– Да. Сейчас мы с мамой решаем вопрос о переводе Васи в другую школу, поближе к нынешнему дому. Маме тяжело каждое утро отвозить его в такую даль, а вечером привозить. Тут на Фрунзенской есть школы. Хочется выбрать лучшую. Но поближе к дому.

Положив трубку, я с вялой усмешкой подумал о том, что, несмотря на все различия, мы с Эдуардом сходны в семейной жизни: разведены, имеем сыновей, но живем отдельно от них, видимся урывками – как еще можно видеться занятому человеку с ребенком, живущим в другом месте? Случайно ли это совпадение или нет? Бог его знает. Но оно есть.

«Я давно не видел Кирилла, – такая мысль явилась мне в итоге. – Надо навестить его и Марину в ближайшее воскресенье…»

Президент явился на первое заседании Общественной палаты. Мне было приятно услышать, что его выступление в значительной мере повторяло текст, переданный мной Сухатову неделю назад. Я с довольным видом оглядывал зал и видел почти сплошь знакомые лица. Эти люди участвовали в Конституционном совещании, теперь им предстояло обсуждать важные проблемы нашей жизни.