Защитники Белого дома в отместку подожгли двенадцатый этаж. Вовсе не случайно – там располагался архив. Сотни тысяч документов. Сильное пламя вырывалось изо всей цепочки окон, и вскоре копоть покрыла чистенький белый мрамор на расположенных выше этажах. Здание стало символом случившегося несчастья – маленькой гражданской войны.

Потом я вместе с другими сотрудниками Администрации смотрел всё по тому же телеканалу CNN, и не один раз, как из Белого дома исходит под охраной солдат и милиции унылая, скорбная вереница давно небритых и не мывшихся мужчин. Будто и не было женщин в числе находившихся там. Среди них я увидел немало моих знакомых, с которыми мы защищали это здание немногим более двух лет назад. Жизнь успела развести нас. Я жадно вглядывался в их лица, озлобленные, изможденные, безмерно усталые. Лица поверженного врага. Меня подобное зрелище вовсе не радовало. Не тот повод, чтобы весело праздновать победу. Президент и мы, его сторонники, взяли верх. Но я уже знал, что есть немало погибших, застреленных в окрестностях Белого дома. И еще я понимал: не было единственно правой стороны в нашем жестоком споре. Следовало по-иному разрешить конфликт, через достижение компромиссов. Увы, ни мы, ни наши оппоненты этого не умели. Для всех нас правилом были давние слова Максима Горького: «Если противник сопротивляется, его уничтожают». И противником считался тот, у кого иное мнение, иные взгляды.

Эти мысли я не высказывал вслух. Понимал – мои коллеги не поймут меня. Когда многие из них поехали поглазеть на обезображенный пожаром Белый дом, я уклонился от столь сомнительного развлечения. Вместо этого я отправился к Марине. Мне хотелось видеть ее и сына.

Моя бывшая жена очень удивилась, обнаружив меня на пороге.

– Ты?! В рабочий день?

– Да. Я, в рабочий день. Разве ты не знаешь, какие события случились у нас в России?

– Слышала, – ее улыбка источала иронию.

– Я все эти дни безвылазно торчал в Кремле. Имею право теперь немного отдохнуть?

– Имеешь, – все с той же иронией отвечала она. – Слава богу, все кончилось.

– Ты про неудавшийся переворот?

– Да.

Я тяжко вздохнул. Захотелось хотя бы ей объяснить мое отношение к происшедшему.

– Понимаешь, то, как это получилось… не оставляет ощущения… победы… Не оставляет.

– Это Ельцин так думает?

– Это я так думаю.

– Перестань. Если бы они дорвались до власти, ничего хорошего не было бы.

Ее слова не успокоили меня.

– Всё так. Но погибли люди. Несколько десятков человек. И потом, обстрел Белого дома, хоть и вынужденный… это расстрел парламента. Как ни крути.

– Это был именно обстрел, – уверенно подвела она итог. – Оставь свои интеллигентские рефлексии. Вопрос стоял так: либо вы, либо они. Вы взяли верх, и теперь надо дело делать. Налаживать экономику. Идем, я тебя покормлю.

Потом я сидел за столом, с добродушной задумчивостью смотрел на Кирилла, на Марину. «Если бы все повернулось по-другому, – неспешно текла моя мысль, – я никогда уже не увидел бы их. Любопытная штука – судьба. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Наверно, это неплохо… Если бы мы всё знали наперед, скучно было бы жить…»

На следующий день я рассчитывал заскочить к Насте в институт, проведать ее. Но утром на совещании у Филонова мне вдруг явилась идея срочно провести второй этап Конституционного совещания. Она была безоговорочно поддержана. И мне следовало немедленно начать подготовительную работу, чем я тотчас занялся вместе со своими сотрудниками и приданным мне орготделом. Сработало старое правило: инициатива наказуема.

Признаться, я удивился, увидев через два дня Эдуарда на пороге моего кабинета. Указал ему на стул по другую сторону стола, отметив, какая у него аккуратная, вкрадчивая походка.