Май стремительно израсходовал весь запас дней. На его исходе Кирилл вполне успешно закончил первый класс. Желая отметить это событие, Марина устроила детский праздник. Было приглашено несколько школьных друзей сына. Я предложил добавить к ним Василия. Все-таки родственник. Марина согласилась, и Настя не отказалась. В ближайшее воскресенье приехала с сыном. И пока дети развлекались в большой комнате, мы, взрослые, вели разговоры в кухне, выпивая и закусывая.

Настя была какой-то заторможенной, задумчивой. В разговоре принимала участие, но весьма сдержанно. Оживилась лишь после того, как Марина и теща стали обсуждать с ней тему школы – Василию в сентябре предстояло идти в первый класс. Тут уж я предпочел не лезть со своими советами.

Кирилл то и дело прибегал за очередной бутылкой пепси-колы, Толя, мой водитель, очень кстати закупил их накануне в большом количестве.

– По-моему, ты к ней неравнодушен, – добродушно проговорила Марина, едва мы проводили Настю и Василия.

– Она – жена моего брата, – сухо напомнил я.

– Я не о том.

– А я о том.

Больше мы к этой теме не возвращались.

В начале июня Конституционное совещание впервые собралось в полном составе. Работы моей группе только прибавилось: надо было готовить протоколы ежедневных заседаний Общественной палаты. Конечно, все делали стенографистки и машинистки, но на мне лежала ответственность за точность приведенных решений и формулировок. Поэтому Ира с Валей прилежно фиксировали все, что происходило на заседаниях, а вечером мы сверяли их записи с расшифровками. И лишь после этого я передавал протоколы в ту группу особо доверенных юристов, которая на исходе дня собиралась под руководством Филонова.

Большинство членов Общественной палаты с невероятным энтузиазмом включились в работу. Крупный бизнесмен, создавший политическую партию, известный композитор, сценарист, руководитель солидного Союза промышленников и предпринимателей, заслуженный кинорежиссер, автор любимых с советских времен кинокартин, член католической молодежной организации, успешный мэр небольшого города и другие члены палаты неустанно предлагали и уточняли формулировки различных глав, стараясь внести в будущую конституцию самое сокровенное, воплощающее чаяния народа, не выговоренные, но четко угадываемые теми, кто собирался в просторном зале бывшего кремлевского театра, давно переоборудованного для проведения многолюдных заседаний. Спорили до одури из-за каждой мелочи, вовсе не считая ее таковой, понимая значение каждой запятой, не то что слова. И это были в массе своей люди, не имеющие юридического образования. Но ситуация заставляла их вести себя так, будто они были знакомы с юриспруденцией.

Владимир Дашкевич, немолодой, статный человек, но при этом весьма энергичный, председатель Союза композиторов, говорил с прямо-таки юношеским воодушевлением:

– Нам повезло. Уникальная ситуация – писать основной закон страны, по которому потом жить будем. Да мы просто обязаны выложиться по полной. Надо еще пройтись по тексту, и не один раз.

Дашкевича я уже знал до этого – он был активным членом демократического движения, участвовал во многих наших мероприятиях, любил готовить документы: резолюции, заявления. Он был известен как автор прекрасной музыки ко многим кинофильмам, но до того, как стать композитором, успел поработать инженером и сохранил четкость мышления технаря.

То, что творилось на заседаниях палаты, захватывало. Была во всем этом какая-то добрая, созидательная энергия. Работа на далекое будущее. Зато вечером, на заседаниях под руководством Филонова, царила иная, дотошно деловая обстановка. Здесь опытные юристы совсем по-иному взвешивали формулировки – более отстраненно, прагматически. Они тоже думали о будущем, но совсем близком, в перспективе на пять, максимум десять лет: как избежать тех проблем, с которыми страна и, прежде всего, власть столкнулись в последние два года. И потому эти знатоки-профессионалы умеривали, окорачивали чересчур свободный полет коллективной мысли.