Женя обожала московские закоулки, знала все проходные дворы и бесконца находила какие-то хитрые пути, нисколько не смущаясь необходимостью перелезать через забор или просалиться в какой-нибудь лаз. Это хобби заставило её ещё в детстве освоить все «тайные» проходы в радиусе двух – трёх километров вокруг дома. Так, через цепь проходных дворов, она построила свой, самый короткий путь к дому Гриши, одобренный им, при этом время на дорогу сокращалось с 15 до 7 минут. Вот и на этот раз, по старой памяти, Гриша решил «вспомнить молодость», нисколько не смущаясь причудливости прохода и препятствиям на пути его следования.

Они спустились по чёрному ходу в маленький тихий и уже спящий дворик, в который можно было войти через арку, закрываемую когда-то на ночь резными воротами. Нужно сказать, в прошлом вход в большинство московских двориков украшали такие металлические кружева, что придавало городу какую-ту особенную, ни с чем несравнимую привлекательность. Но после революции большинство из них куда-то подевалось: видимо, в стране не хватало металла, как шутила Женина бабушка, однако, их дому повезло, так как он находился в глубине маленького переулочка, и входили они во двор не с улице, а из другого, тоже небольшого дворика. Уже выпала роса, пахло свежестью и зеленью, и, хоть это был, увы, не поленовский дворик, но всё-таки и не совсем современный: он утопал в зелени и был украшен многочисленными кустами с «золотыми шарами», вокруг которых полукругом стояли скамеечки – осколки старой уходящей Москвы, уничтоженных ныне демократическими мэрами.

Женя присела на подвесные качели, а ребята встали рядом и закурили. Расставаться не хотелось, и Олег предложил сбегать за бутылкой. Гриша подумал, что Олег, конечно, очень симпатичный парень, но всё-таки удивляет, как тот может не торопиться домой – ведь завтра он с женой надолго расстаётся, та же мысль пронеслась и в голове у Жени. Она с горечью подумала: «Если случайно в магазине встретит знакомого, тут же забудет и про меня, и про мой отъезд, и про ревность к Грише, и отправится в ближайшую подворотню распивать. За рюмкой он расскажет, какая у него необыкновенная жена, и как он её боготворит, а вернётся, когда я уже буду в самолёте».

– Гриш, звякни, как придешь домой, ладно? Ну, не переглядывайтесь, нечего хихикать, такое сейчас время: не знаешь, что ждёт человека за порогом дома.

– Как тебе это нравится, Гриша? Это кто нам говорит – домоседка, которая боится выйти лишний раз из квартиры!? Не она ли завтра уматывает на край света?

– И ведь заметь, Олег, не в научный город в Америке, а в тундру, в Заполярье, к медведям.

Женя улыбнулась, а потом сказала, с нежностью поглядывая на дорогих ей людей, с которыми предстояла разлука:

– Ладно вам, ещё неизвестно, кто опаснее – мои мишки или ваше окружение. Зверь, по крайней мере, гадить исподтишка и без причины нападать не будет, а от ваших «друзей» можно чего угодно ожидать.

– Ой, брось, Женечка, не делай вид, что ты у нас умудренная опытом мизантропка, тебя обмануть проще простого. За первого встречного готова броситься в бой, а за себя постоять гордость не позволяет.

– Видно, поэтому я и еду в тундру, где всё предельно ясно: вот друг, а вот враг.

Они ещё раз пожали друг другу руки и расстались: Гриша нырнул в глубину проходных дворов, а Женя с Олегом, обнявшись, шагнули в тёмную бездонную глубину чёрного хода. Дома они посидели ещё немножко в кухне, потягивая чаек и болтая о том, о сём. Так и не дождавшись Гришиного звонка, Женя набрала его номер телефона и долго взволнованно ждала, потом что-то тихо произнесла, и задумчиво положила трубку. Вместо ответа на расспросы Олега, она удивленно пожала плечами, не зная, что и сказать, впрочем, он не настаивал, а просто ласково и настойчиво увлёк задумавшуюся и не очень-то сопротивляющуюся жену в спальню.