Когда же закончилось это путешествие, и отец Иринарх возвращался в лёгкой лодке в Обдорск, «ехал, конечно, быстро, так как всё время одолевали комары. Но когда вспоминал комаров надымских, то над обскими невольно подсмеивался…» (очерк «В долине реки Надыма»).

А как же встречали Рождество сто лет назад в нашем Обдорске? Ставили ли ёлки? Как дети отмечали этот праздник? Вот как описывает это событие в одном из своих рассказов, который он так и назвал «Ёлка», Иван Семёнович Шемановский:

«Для успеха своего дела я должен был стать человеком, могущим понимать чувства и душевное состояние всяких людей: богатых и бедных, честных и воров, счастливых и несчастных…

И мне пришла на помощь ёлка, подружившая меня с детьми, влиявшими в мою пользу и на своих родителей…

…Инородческой детворе объявлено было об устройстве для них особого праздника – ёлки. С интересом ожидали дети неведомой им ёлки. Она превзошла их ожидания. Было редкое у инородческих детей заразительное веселье. Приятно было видеть их, постоянно угрюмых, с горящими от удовольствия ласковыми глазёнками…

Инородческие детишки превзошли самих себя. Они сначала конфузились в необычной для них обстановке в присутствии многочисленных русских гостей. Поощряемые же гостями становились увереннее и смелее. Выразительно сказывали басни, прекрасно произносили стихотворения, хорошо пели, и ими нельзя было не удивляться. Боязливые и робкие, неуверенные в своих движениях при посторонних, считающие себя хуже детей русских, они сумели овладеть общим к себе вниманием и на елке сделались неузнаваемыми. Награждаемые дружными аплодисментами за хорошо рассказанную басню или прочитанное стихотворение, они удалялись с горящими от удовольствия глазами, с гордо поднятыми головами, с сознанием своего достоинства. Родители инородцы с расплывшимися на их лицах блаженством открыто заявляли, что их детишки совсем как русские. Но сами ребятишки не захотели вполне быть схожими с детьми русских обывателей.

Окончив репертуар песен и стихотворений русских, повторив многие из них, развеселившаяся детвора перешла на пение своих отцовских песней и на родные танцы. Раздалось сначала где-то в группе детей тихое заунывное остяцкое пение. Все вдруг стихли. А песня полилась громче и громче. Альт девочки-остячки разносил по зале грустную мелодию. Дружным хлопанием в ладоши всех присутствовавших закончено было пение. Переконфуженную, раскрасневшуюся, со слезами на глазах вывели маленькую певицу на средину залы к елке. Она, опустив глаза, стала перед публикой без движения. Ее стали просить спеть еще что-нибудь, но она долгое время отказывалась и уступила общему желанию послушать ее еще раз только после многократных убеждений. И опять высокий голосок девочки грустно полился на этом детском празднике веселья…