Ольга Михайловна, немного подумав, протянула собаке пирожок. Пирожок оказался мясным. Проглотив пирожок, собака от восторга закатила глаза и почувствовала готовность следовать за этой доброй женщиной хоть на край света. На самый-самый край. Туда, где нет электричек, хохлатых собак, но есть каша на мясном бульоне. Есть верность, любовь и уверенность в завтрашнем дне. Есть дом. Или будка во дворе. Или коврик у порога. Собаке никогда не было важно, где спать.

– Что же мне с тобой делать? – Ольга Михайловна сначала внимательно посмотрела на собаку, затем на продукты, выложенные на клеенке. – Я, конечно, могу все тебе отдать. Мне не жалко. Но вдруг тебе потом плохо станет? С непривычки?

Собака, поразившись сказанному, тихо гавкнула. Как это – станет плохо с непривычки? От еды? Плохо может быть только от голода, от нелюбви окружающих. Собака, вытянув шею, положила голову на колени женщины. Она не знала, как еще в этой ситуации объяснить, что она, собака, без каких-либо неприятных последствий для здоровья, может съесть все. Если ей, конечно, предложат. Если не пожалеют.

– Ах ты Боже мой… – Ольга Михайловна от неожиданности вся подалась назад и чуть не упала с лавки. Затем, подавляя страх, положила руку на собачью голову. Собака зажмурила глаза. Женщина погладила собаку. Наткнулась на веревку, обвязанную вокруг шеи. Под густой свалявшейся шерстью веревка была не видна. – Ах ты Боже мой!

Собака замерла. В этом, во второй раз произнесенном женщиной «Ах ты Боже мой» ей почудился явный запах любви. Запах был гораздо сильнее, чем от «приблуды».

– Кто же это тебе веревку на шее так затянул? Какой такой умник? Какой такой зверь?

Ольга Михайловна повела рукой вдоль веревки, чтобы нащупать узел, вдруг удастся развязать. Узел оказался крепким. Завязывали так, чтобы на всю оставшуюся собачью жизнь. Рядом с узлом болтался металлический жетон, на котором было выбито слово «Миха».

– Миха! – поразилась Ольга Михайловна. Она вскрикнула так громко, что собака моментально открыла глаза и отпрянула от женщины. – Тебя зовут Миха?

Собака смотрела во все глаза. Что-то изменилось. Что-то эту женщину так потрясло, что до ненависти остался всего один шаг. Или до любви. До такой любви, которая надолго. Собака замерла. Она боялась сделать что-то не так. Ненависти ей совсем не хотелось. Тем более сейчас, когда они так славно начали поминать и угощаться яйцами и пирожками. Наверное, лучше не признаваться, что ее зовут Миха. Ей, если честно, и самой это имя не нравится. Ни у кого не получалось произносить это имя нежно, с любовью. С той самой любовью, которая изумительно пахнет, когда женщина произносит «приблуда» или «ах ты Боже мой».

– Ах ты Боже мой! – повторила Ольга Михайловна и перевела внимательный взгляд с собаки на памятник. Она смотрела на портрет мужа и что-то сама себе придумывала. Затем взяла в каждую руку по пирожку и протянула собаке. Собака не заставила себя уговаривать. Она с удовольствием приняла угощение. К ее радости, и эти пирожки оказались мясными. Ольга Михайловна погладила собаку по голове.

– Извини меня. Извини меня, дуру. Я теперь буду часто печь пирожки. При жизни тебя не баловала, так хоть сейчас…

Собака подошла ближе, вновь положила морду на колени женщины и счастливо заурчала. Она очень любила урчать на сытый желудок и от счастья.

Ольга Михайловна не распознала в собачьем вое запаха счастья. Она уловила что-то совсем другое. Прикрыла лицо руками и горько заплакала. Плакала и понимала, что это как раз те слезы облегчения, которые она так ждала весь последний год. Собака подвывала.