– Я сказала правду.

– Какую правду? – её раздражённые пальцы складывают бумажку, приглаживают, ребро за ребром.

– Что у меня ни с кем ничего не было.

– Отлично. Вы, значит, вместо того, чтобы трахаться, беседовали. Он расспрашивал о тебе, просил что-то рассказать? Про Антона? Про то, куда вы ехали?

– Нет.

– Что – нет?

– Я… просто…

– Просто ты была недостаточно послушной. В тюрьму захотела? – Её лицо приближается ко мне. Мятное дыхание бьёт по щеке, будто она спичку задувает. – Или ты недостаточно сильно любишь маму, и тебе плевать, что с ней сделают?

– Я была послушной! Это он, – мой голос затихает, – это он… пожалел меня.

– Илья не стал бы жалеть такую, как ты, – встаёт. – Ну а… – криво усмехается, – хотя бы куда-то в другое место он тебя отодрал?

– Перестаньте. Неужели Вам не противно спрашивать об этом? – дёргаю плечами, опускаю голову. – Он же Ваш брат. А Вы пытаетесь представить…

Больно сжимает мою руку. Слёзы тут же подкатывают к глазам. Обидно, что я не могу ей ответить. Не имею права. Иначе горько поплачусь.

– Ты мне не указывай, что я должна представлять, и за что мне должно быть стыдно, – отпускает резко, шевелит пальцами с брезгливостью.

– Вы же знаете, что я ничего не сделала, – смотрю на неё с мольбой.

– То, что я знаю, только моё дело. И от легенды я отступать не намерена, – она комкает справку, которую превратила до этого в идеальный квадрат, и идёт к двери гинекологического кабинета.

– Влада… Сергеевна, – я встаю на полусогнутых ногах. – Сегодня Антона хоронят. Мне необходимо там быть.

– Ты никуда не поедешь.

– Влада Сергеевна, пожалуйста. Я должна попрощаться с ним. Я себе не прощу, если этого не сделаю.

– Твои проблемы. Жди здесь.

Она исчезает за белой дверью, оставляя меня одну в пустом больничном коридоре.

Сжимаю дрожащие пальцы до рези в ладонях. Сцарапываю вчерашние раны.

Ни с кем нельзя так поступать. Даже если бы я действительно была воровкой. По-человечески она могла бы меня понять. Ведь в ней есть хоть что-то человеческое?

Она любит своего брата. И наверняка эта любовь взаимна. Два таких отвратительных человека не смогли бы терпеть друг друга, если бы не любили. А ещё у неё есть жених. И с ним она всегда так ласково разговаривала, что вряд ли в этом есть притворство. Если нежность вообще можно симулировать. Страсть, дружелюбие – да, но не нежность. Значит, Влада умеет чувствовать. Неужели она не понимает, что и у других людей бывают чувства? Или чувствовать могут только те, кто материально обеспечен? А бедная студентка из учительской семьи, что живёт в хрущовке и за год получала меньше, чем она тратит на трусы – нет.

Элементарно поставить себя на моё место. Перед смертью равны все. На секундочку представить, что и её жених мог вот так нелепо погибнуть. И что бы она сделала с тем, кто не позволил бы ей прийти на его похороны? Да наплевала бы на его мнение. Запрети ей сам Илья.

Всего пара часов. Пусть наказывает за них сколько хочет. Что бы они со мной не сделали, это не может быть хуже, чем пропустить похороны Антона.

Я подбираю свой маленький рюкзак со стула и быстрым шагом направляюсь к лестнице. Сбегаю на первый этаж, и параллельно набираю номер.

– Игорь?

– Кто это? – голос друга Антона звучит рассерженно.

– Алиса. Я… не знаю, где проходит прощание. Не хочу звонить маме Антона…

– Ты опоздала. Гроб уже погрузили в могилу.

Я сглатываю комок, замирая перед выходом из больницы.

– Скажи название кладбища. Я приеду прямо сейчас.

– Тебе лучше не стоит здесь быть.

– Игорь, пожалуйста.

Он раздражённо выдыхает, бормочет:

– Долгопрудненское кладбище. Пережди час, пока мы уедем. Я сейчас пришлю тебе схему, где захоронение.