Эта зелёная арка была перевита гроздьями спелого винограда. Солдатам, никогда не видевшим такой роскоши, казалось, что они входят в райские ворота.

За крайними домами открылся пустырь, а за ним – сложенные из серого камня казармы войсковой части. Военный городок был огорожен деревянными кольями с редкой колючей проволокой. Ограда выглядела несолидно, разве что от пасущейся неподалёку скотины.

Солдат остановили перед штабом части. Они сняли с плеч вещмешки и сбросили бушлаты. Теперь можно было отдохнуть, сидя на сухой траве.

– Куда это нас привели? – заинтересовался Казюков. Мы снова оказались рядом. Словно невидимая рука судьбы держала нас в одной связке.

– Это танкосамоходный полк, – объяснил нам один солдат из числа здешних.

– Отлично! – обрадовались мы. – Значит, станем танкистами!

– Чему вы радуетесь? Вы попали в край, где один смеётся, а девяносто девять плачут.

– Ну зачем же так мрачно, дорогой товарищ? Как-нибудь проживём, не пропадём.

Новоприбывшим было объявлено, что сегодня они получат всё новое, от сапог до головного убора. А сначала их заново остригут и помоют в бане.

Узнав эту новость, к новичкам со своим интересом начали подходить солдаты полка. Один из них обратился ко мне:

– Давай обменяемся сапогами. У тебя они ещё крепкие, а мои разваливаются. Вам всё равно выдадут новое обмундирование.

Действительно, у наших сапог за почти пять месяцев даже каблуки не стесались. Мы ходили всё по траве и по грунтовым дорогам. А у этого солдата подошвы сапог были вздуты, как ломти колбасы, когда её сварят в кипятке. Это от масла и горючего, с которыми имеют дело танкисты. И бетонный плац съедает резиновые подметки, как крупнозернистый наждак. Сапогам трудно выдержать положенный срок.

Я снял свои кирзачи и отдал солдату, а сам обулся в его разболтанные. И многие наши поступили так же. Зачем пропадать добру?

Нас одели во всё новое. Пилотки у нас отобрали и выдали зимние шапки, хотя днём в них было ещё жарковато.

Над болотами предгорья низко летали самолёты и посыпали кустарник белым порошком. Так велась борьба с малярийными комарами.

Нам сделали уколы, от которых мы два дня ходили понурые, как после сильного похмелья. Потом это прошло.

Назначенный командиром роты карантина капитан Басов, высокий и подтянутый, обходя строй, заметил:

– У некоторых из вас я вижу на гимнастёрках значки с белым голубем. Голубков снимите! Это символ мира, а мы с вами собраны здесь не для мира, а для войны. И значки, которые с целины, тоже снимите.

Носители целинных значков зароптали:

– Как же так? Это наши наградные. Почётная награда за труд.

– Ладно, – уступил капитан. – Эти можете носить.

В полуденный час перед казармой, на посыпанной мелкой морской ракушкой площадке собрались подразделения, вернувшиеся из машинного парка и из других мест.

Стоял ослепительно яркий и по-летнему тёплый день. Заходить в казарму никому не хотелось. Солдаты теснились кучками, ожидая сигнала на обед.

Кто-то вынес на улицу две пары боксёрских перчаток. Два «старичка» надели их и вступили в поединок.

Они наносили друг другу удары вполне профессионально. Скоро один из них стал сдавать и отступать. Публика начала скандировать в его поддержку:

– Малазония! Малазония!

Малазония взбодрился и в свою очередь стал теснить своего соперника.

Теперь зрители стали подбадривать того, кто оказался слабее:

– Киласония! Киласония!

Раунд окончился вничью. Боксёры сняли перчатки и пожали друг другу руку. Иначе не могло и быть. Они оба были членами одного танкового экипажа, азартные кавказские парни.

Нет, неправ был солдат, утверждавший, что здесь царит сплошной дух уныния. Наоборот, здешний народ был настроен очень бодро.