Так и стал там жить, честно. А ББГ ему по утрам еще и гусениц приносил: к вящему ужасу всего «педсовета». И он их ЕЛ.

Как это дитя Африки получило права – тайна. (Говорят, что ББГ купил их вместе с лимузином.)

А у меня начались неприятности. Каждый вечер это чучело ставило свою машину в самом конце спуска, напрочь запирая мне выезд. И каждое утро – тоже. Моя коляска еще не научилась ходить по ступенькам. И утро и вечер превратились в проблему. Я выкатывался к самой бровке и – ждал. Ждал, всматриваясь в левое крайнее окно на втором этаже. Там, в темном треугольнике распахнутых штор, торчал государем в окне Белый Господин. Не спеша пил свой кофе, отдавал своему церберу свои поручения, кидал в дупло свои ключи от машины (и они никогда не летели мимо: водила успевал цапнуть лапкой…).

Если кто-то из жильцов возникал («Безобразие! Мальчик не может спуститься…»), из дома тут же вываливался Буцай и, ухмыляясь, раскачивался на пятках, изумленно пялясь на храбреца.

И самые отважные пробегали мимо: не любят у нас ссориться с богатыми… Но как бы я раньше не вставал, эта чертова машина торчала внизу!. А Господин медленно пил кофе. Да и после кофе никуда не опаздывал: нынче все руководят по телефону. Вот и он туда же.

Поторчав на площадке, я возвращался домой. Дома разрывался телефон.

«Кузнецов!», орал тренер. «У тебя совсем нет самолюбия? Мне подъехать, лузер? »

Ага, подъезжай. Скучно Белому Господину, только и ждет, кого бы унизить.

И я жалел, что дома не раздаются шаги Гренадера…Раньше в дом вела только лестница. Родительница подхватывала меня, коляску – и в свободную руку что-нибудь купленное для обеда. И тащила все это вверх.

А тут им засветил контракт в джунглях. Папе – хирургом; мамке, само собой, принимать роды. Договорившись с Дядей Жорой (он подрядился опекать нас), проинструктировав почтальонку и соседей, мать все-равно столкнулась с неразрешимой, казалось, проблемой: к дому вели только ступени. А Машка в «гренадеры» не годилась по определению. Весь вопрос уперся в какую-то бумагу…И тогда мамаша бросилась в ножки Седой Даме (она к нам благоволила: называла меня крестником). С помощью Седой его и построили: МОЙ ПАНДУС.

Временами я его ненавидел: МОЙ ПАНДУС. Он забрал у меня ПАПУ и МАМУ, а вернул мне РОДИТЕЛЕЙ под номером № 1 и номером № 2.

…Что скрывать – ОНИ были безумно рады, когда сорвались навстречу новым землям, облакам, материкам. Они сами стали детьми: ДЕТЬМИ СВОБОДЫ. «Дети свободы, Данька. Ты должен понимать…». Это – дядя Жора.

И вот – опять. Воскресенье…Август, жара, город ждет карнавала. А я, как дурак, торчу на площадке. Кричу в дупло черному пигмею: «Как там тебя? Отгоняй свое корыто…»

Он кивает, странно (не по-человечьи) раздвинув губы. У него есть начальник. У начальника – ключи. Всем наплевать, что вчера звонил Леха. Он сказал: «Завтра воскресенье: святой день.» Он сказал: «Давай махнем завтра: на набережной уже строят что-то, пляж «Бизон» перекрыт…». Он сказал: «Давай погоняем девчонок, там девчонок – утопись!.. Только я пересяду в твое «турбо, лады?»

Это мы так гуляем. «Турка «у него старая; как все из этой страны: снаружи – навороченная, но все это бижутерия. Зато – самая дешевая «коляска для спортивных и активных». Поэтому он любит рассекать на моей, итальянской, с электроприводом. И я в нашей связке – вроде как «случайно встреченный друг «, если он заарканит такую же бойкую наездницу.

Позднее уже утро. Но выезд, как всегда, заперт. Длинный белый лимузин. Черная харя уже в кабине. Иногда он выскакивает (привычно протирая что-то там на капоте) и рассевшиеся под липой старушки пугливо подбирают ноги. На повестке дня у них всегда злободневный вопрос: он моется, эфиоп, или ему не надо?