В ходе партийной конференции всем заместителям комбатов предстояло выступать в прениях по докладу важного генерала, а свой текст в духе руководящих документов о ходе перестройки Громобоев даже и не продумал, не успел. Не до того! И вот теперь, уже сидя в зале полкового клуба, пока генерал монотонно бубнил, читая по бумажке, капитан с горем пополам набросал несколько фраз о повышении боевой готовности, о перестройке, расширении гласности, об ускорении и демократизации. Конечно же выходило, что батальон давно перестроился и ускорился, а что касается гласности…. Эх, какая может быть гласность в армии, а тем более демократизация? Вот именно, никакой!

Эдик мельком взглянул на докладчика – этот начальник Громобоеву категорически не понравился. Ну прям какой-то очень типичный генерал. Фактурный! Большеголовый, крутолобый, с квадратной челюстью, крупным и мясистым носом, большими глазами навыкате, плечистый, животастый. А главное – мордатый! Ох, какая у политического начальника была отвратительная рожа! И особенно Эдуарду не по сердцу была ахинея, которую нес этот политический генерал.

– Товарищи офицеры! Как вы знаете, недавно прошла XIX Всеармейская партийная конференция. Мы не знали, как провести демократично выборы делегатов на конференцию от нашего округа, ведь и мы в политуправлении еще только учимся демократии, поэтому делегатов назначили, но из числа самых достойных коммунистов.

Майор Холостяков, начальник штаба пулеметного батальона сокращенного состава, сидящий рядом с Эдиком, недовольно хмыкнул и произнес:

– А мы, выходит, менее достойные, второсортные…

Генерал, естественно, этой тихой реплики не услышал и продолжал бубнить текст по бумажке:

– Всего на конференцию было делегировано десять человек. Могу перечислить по фамилиям, но я думаю, вы доверяете выбору Политического управления округа.

– Доверяем! – воскликнул из президиума секретарь парткома.

– Конечно, не надо перечислять, – поддержал парторга помощник по комсомолу полка.

– А почему не надо? Можно и услышать, – громко возразил Холостяков. Ему особо бояться было нечего, весь его батальон помещался в чемоданчике, который хранился в секретной части. Он встал и, заметно нервничая от своей неслыханной дерзости, спросил: – Товарищ генерал, разрешите заодно еще и задать вопрос, волнующий простых офицеров!

– Задавайте! – буркнул генерал Никулин, недовольный неплановым вопросом с места. – Если этот вопрос так волнует…

– Товарищ генерал, народ интересуется, а генералы за перестройку или нет? Вот лично вы поддерживаете ее?

Никулин нахмурил брови и, строго посмотрев на выскочку, ответил твердо:

– Поддерживаю! Удовлетворены?

– Удовлетворен! – ответил Холостяков и уселся на свое место.

Затем генерал порылся в бумагах и, поморщившись, перечислил всю достойнейшую и проверенную бравую десятку делегатов: от командующего округом до секретаря партийной комиссии учебной дивизии. Этот список фамилий, за исключением командующего, офицерам полка ничего не говорил. Знакомых имен не было.

– Я ответил на ваши вопросы? – поинтересовался генерал Никулин.

– Частично, – кивнул неугомонный майор. – Почему именно они?

– Он у нас правдоискатель, товарищ генерал, – буркнул командир полка. – Лучше бы секретную документацию привели в порядок, товарищ майор.

– А я сейчас ведь на партсобрании и спросил товарища генерала по-товарищески, как коммунист коммуниста, – развел руками Холостяков. – Имею право? Верно?

Генерал пренебрежительно скривил губы, недовольно кивнул и пожал плечами, мол, понимаю, все в духе демократизации.

– Верно, товарищ коммунист, мы на партийном собрании. Я вам по-товарищески и ответил. Но вы все равно не удовлетворены?