…Я прихлебывал пиво, он потягивал виски и говорил, говорил… о последних нью-йоркских новостях, об общих знакомых, затем, очень долго, о деле Дрейфуса и о еврейских погромах в «родном» Белостоке:

– А, э-э, как это нравится вам, а? никогда евреи не страдали, как сейчас. Как же ж можно в антисемитской России жить, э-э-э, бедным евреям? Я просто не знаю. Ах, как я благодарен моему папе за то, что он увез меня из этого, э-э-э, царства антисемитизма… И где же ж ваши национальные писатели? Они что, не видят всего этого? Э-э-э, Лев Толстой… Он что же ж, не понимает, что своим молчанием сейчас он просто-таки теряет Нобелевку… Или, э-э-э, этот ваш модный публицист Горький! Ты в курсе? Нет? Приехал недавно в Нью-Йорки тут же его, э-э, обоср…! Как будто бы в России всё хорошо и отлично… Э-э-э, а ведь приехал – то он сюда просить денег на революцию… Кстати, я специально, для тебя, захватил журнальчик с его статейкой – э-э, вот, держи… А знаешь, пока ты читаешь, я, с твоего позволения, отвалю к барной стойке. Кажется, вон та зрелая блондинка, э-э-э, возможно, поможет мне сегодня немного отвлечься.

И он пошел к блондинке, а я принялся читать «The City of the Yellow Devil»[6]. Прочитал, поискал глазами Маркуса – он продолжал уговаривать, решил перечитать еще раз, прочитал строк 20 и дальше не смог. Слишком тошнотворными оказались для меня все эти «грязные сплетения железа и дерева», «лица, замазанные густым налетом жирной грязи», «темные впадины дверей, подобные загнившим ранам в камне стен», «улицы, внутри которых все разложилось и гнойно, как во чреве трупа»… Я еще раз посмотрел в зал. У Маркуса, похоже, сорвалось: блондинки у стойки уже не было, а сам он шел к нашему столику с унылым видом и двумя кружками пива в руках.

– Это тебе… Э-э-э… ну и как тебе этот Горький?

– Дешевка, – искренне ответил я, отдавая ему журнальчик, – убогая дешевка…

– Конечно, конечно, согласен… Э-э-э, единственное, что его, в какой-то мере, оправдывает, это то, что для его миссии такая скандальная статья – э-э-э, это было примерно то, что надо…

– Не знаю, не знаю, – перебил я его, – по-моему, написать такую пошлую статью мог человек, не видящий дальше своего носа… ну да, возможно, она и принесла ему сейчас какие-то деньги, но репутацию-то, наверняка, испортила навсегда.

– Э-э-э, да, здесь я могу с тобой согласиться. Э-э-э, скудеет настоящими писателями Россия… Вот помню были мы с Германом в Петербурге, э-э-э, десять лет назад. Тогда еще творил Толстой, был на вершине творчества Чехов… Ах, какие имена… Э-э-э, о чем, бишь, это я? A-а, ну да, Петербург… Я вот, о чем подумал, когда прочитал эту горьковскую белиберду… Э-э-э, были мы в Петербурге, и, должен сказать, что он, в общем-то, мало чем отличается от Нью-Йорка: такие же ж паровозы, такие же ж заводы, люди также ж продают свой труд за презренный желтый металл. И история этих городов очень похожа: примерно 250 лет назад и здесь, и там жили только аборигены в своих, э-э-э, пристанищах – чухонцы в избах, индейцы в вигвамах, а сейчас-то… о-го-го! Впрочем, мне кажется, Петербург еще более грязен, чем Нью-Йорк. Э-э-э, так почему же ж Горький, вместо того, чтобы обличать язвы

Петербурга, его грязные переулки, вонючие рынки, квартирки-клоповники на 250 человек… а я поинтересовался у специалистов по Горькому, э-э-э, писал ли он что-нибудь подобное «Городу желтого дьявола» в отношении Петербурга – оказалось, что нет, не писал… так вот, почему же ж он поехал за этим всем за океан? Вот ответь мне: почему? Не знаешь? Нет? А я скажу: потому что он проститутка, такая же ж как та, к которой я сейчас подходил – за подобную статью дома ему никто не дал бы устраивающего его гонорара. Вот и весь ответ! Ну, скажи, Андрей, разве я не прав?