Ленинград 80-х. Мы пили дешевый портвейн «777» и «33», водку за 3 рубля 62 копейки и всё прочее содержащее алкоголь. Мы болтались по квартирам, где непризнанные поэты читали стихи, писатели читали отрывки из своих романов, художники творили свои произведения и выставляли по конспиративным квартирам. При этом все гении андеграунда и им сопутствующие употребляли большое количество спиртного и сигарет. Романы и стихи распространялись в рукописной форме и в виде ксерокопий. Издавались журналы. Был такой под названием «Континент», например. И много всяких других. Мы были поколением ленинградского андеграунда восьмидесятых. И среди нас было много тех, которые были гораздо более талантливы, чем разные там Довлатовы, Бродские и прочие из поколения шестидесятых. Они почти никто. Они вылезли только потому, что уехали и таким способом сделали себе рекламу.

Довлатов как писатель даже не в середине. Описывает эпизоды своей жизни, иногда в диалогах пытаясь подражать Хему, чьи диалоги тоже довольно утомительные. Все это на уровне «Комсомольской Правды» где он работал, или журнала «Пионер» на худой конец. Хемингуэй, кстати, любил убивать животных, и это доставляло ему паталогическое удовольствие. Он пристрелил себя потом тоже.

Хотя Довлатова, как человека, я понимаю, и мне его жаль. Мы жили в одно и то же примерно время, вращались в одной и той же ленинградской писательско-диссидентской среде. Его пьянство понятно, мы все страдали этим. Он не смог прижиться ни в России, ни в Америке. На его фотографии видно лицо глубоко несчастливого и потерянного человека, который не знает, что с собой делать.

Бродский тоже, хотя у него есть стихотворения, которые более или менее заслуживают внимания, но ничего особенного. Никто бы о них не вспомнил, если бы им не устроили рекламу на Западе. Его преподавание в университетах, это когда собирается группка студентов где-то в уголке, в основном отпрыски богатых родителей и очень либерально настроенных. Они попивают кофе из бумажных стаканчиков и беседуют на разные темы. Чему мог научить их Бродский, у которого даже нет образования. Он таким способом просто зарабатывал на хлеб. На Нобелевскую премию все это не тянет, хотя все знают, что «Нобеля» давали и дают тем, кто старается как можно больше нагадить России, получая за это вознаграждение.

Мой дед был верен своей стране, какая бы она ни была. Уже в Швеции ему предлагали остаться и читать лекции в университетах. Поступали предложения из Лондона и Нью-Йорка. Он был известным человеком в свое время. Я был тогда с ним в августе 68-го в Стокгольме, мне было 12 лет и я все помню.

В Чехословакии переворот. Советские танки на улицах Праги. Мы уезжаем обратно в Ленинград. Полицейское оцепление вокруг теплохода «Надежда Крупская». Толпа кричащих шведов с плакатами «Советы убирайтесь вон из Праги». Кордон полиции образовал коридор, чтобы люди смогли пройти на борт. В толпе его дочь и внуки. И он уже на борту с бледным лицом. Ему было плохо с сердцем. Он кричал: «Светинька, Света!» – наверное чувствуя, что больше не увидит их. Но они не слышали.

Он не остался и не предал Россию. Он был предан ей и Пушкинскому дому, которому он отдал всю свою жизнь. И как его друг и соратник академик Д. С. Лихачев и много-много других настоящих людей.

Забегаловка под народным названием «Сайгон» на углу Невского и Владимирского была местом, где собирались всякого рода диссиденты, фарцовщики, художники, поэты, писатели и прочие отбросы социалистического общества. Там было пиво под названием «Адмиралтейское». Оно было настоящее, как и мы все тогда. Случались облавы, и приходилось растворяться в толпе и прятаться по туалетам.