– Как-то я смотрел программу про аквалангистов. Они снимали рыб на глубине, и свет солнца, преломляясь сквозь поверхность воды, создавал похожий цвет. Глубокий зелёный с нотками синего.

Вспышка!

Аквамарин…

– Аквамарин, – пробормотал Никита. – Наверное, это аквамариновый цвет.

Вася покачал головой.

– Я тоже в цветах не понимаю. Не знаю, что это может значить. Болотный, хаки… Ты знаешь на два оттенка больше, чем я. А символ?

– Символ… Или буква… Она всегда проявляется призрачным контуром в тех местах, где я бываю. Витает в воздухе перед глазами. Иногда нарисована на стене или полу.

– Как выглядит?

– Похожа на русскую Ф, но стилизована под готическое письмо. Или руну. – Никита нарисовал в воздухе букву Ф, прибавив рожки снизу и сверху. – Вертикальная палочка сверху и снизу заканчивается чем-то вроде клешней, а поперёк кружочка проходит ещё одна линия, образуя крест.

Шибков залез в задний карман джинсов и вытащил изгрызенный стилус. Он с минуту рисовал на экране смартфона, высунув язык от усердия, а потом показал Никите. Тот кивнул.

– Точно. Только тут, снизу, ещё отросток.

Вася дорисовал, полюбовался работой, а потом пересчитал острые грани.

– Двенадцать, – изрёк он. – Я поищу в интернете, может, найду чего. Ещё что-нибудь? Что объединяет сны?

Никита пожал плечами.

– Только то, что кошмары повторяются. Некоторые.

– Ты сказал, они ставятся на паузу, когда ты просыпаешься. А потом возобновляются.

– Это тоже. Но ещё они имеют свойство возвращаться, и я всегда оказываюсь в самом начале.

– Если ты уже знаешь, что тебя ждёт и чем всё закончится, неужели нет возможности как-то изменить нарратив? Заранее спрятаться или вооружиться?

Замеров закатил глаза – Вася был непонятлив.

– Там всё работает не так! – сказал он и махнул рукой. – Не объяснишь… Это как фильм, но без чёткого сценария. Всегда есть вариативность. К примеру, в одном из кошмаров я оказываюсь в запертой комнате. Обычной такой, с мебелью. Даже уютной. И там стоит аквариум.

Вася слушал, медленно опустошая стакан пива.

– Я знаю, что будет дальше. Посекундно. Но не могу ничего сделать. Убежать? Все окна и двери зарастают вибрирующим кирпичом. Схватить стул, чтобы отбиться? Он рассыпается в пыль. И приходится биться в истерике, выть от ужаса, прятаться в угол и закрывать глаза руками, ожидая конца кошмара. Там я просто бессилен…

– А в чём ужас? – Шибков вскинул брови. – Ты же не аквариума боишься?

Никита нахмурился. Пальцы сами сжались в кулаки. Он глухо пробормотал:

– Рано или поздно из аквариума вылезает кукла.

– Кукла?

– Да, кукла. Детская. Такая, знаешь… Не Барби или Лол, а старая, похожая на советские. Надо ли говорить, насколько она мерзкая… и злобная.

Замеров неожиданно вздрогнул от испуга и резко посмотрел себе за спину. Вася моментально покрылся испариной – настолько дикой и непонятной была реакция друга. Он сглотнул и стал подливать пиво, чтобы хоть чем-то занять руки. Замеров повернулся к нему, как ни в чём не бывало, и, прикрыв рот рукой, протяжно зевнул. Отщипнул кусочек мяса, принялся задумчиво жевать. Шибков смотрел на него настороженно.

– Скажи, – Никита ковырнул в зубах ногтем, глядя в окно. – Можно ли влюбиться в сон?

– В какой ещё…

– Я про повторяющиеся дримы.

– Дримы?

– Я их так называю, – пояснил Никита. – Дрим – как «сон». В одном из них есть девушка. Я испытываю сильное волнение, когда вспоминаю её.

– Ты влюбился в бабу из кошмарного сна? – Вася дал петуха от услышанного. – Братан, ты…

Замеров опомнился и понял, что сболтнул лишнего. Это было нечто сокровенное, ненароком вырвавшееся наружу, пока он пребывал в глубокой задумчивости.