Вместо этого мечтал, как уеду из Джерси без возврата, а потому, если и опозорюсь со свадьбой, Джеем, и прочей ерундой, забуду об этом, как о страшном сне, едва поднимусь на борт самолета, летящего я еще не придумал куда.

Нашу жизнь можно представить в виде шарика, надутого, словно гелием, беспочвенными ожиданиями. Поначалу он упругий, бодрый, и восторженно тянется к потолку, не подозревая, что обречен с каждой минутой терять высоту полета и оптимизм. Не говоря уже о случае, когда кто-нибудь догадался проткнуть его булавкой.

Так вкратце выглядит теория эпического облома жизни. С практикой мне предстояло столкнуться неделей позже, в одном из городков южного Джерси, прильнувших к океанскому побережью, населенных бывшими кинозвездами, поднявшимися в люди потомками эмигрантов, владельцами малого бизнеса, менеджерами, снобами и прочими скучными людьми.

Свадьба, на которую Джея снисходительно пригласили, оказалось ортодоксальной. С решетчатой перегородкой поперек лужайки, разделяющей места для мужчин и для женщин. С хасидским ансамблем вместо ди-джея. Со страшными тетками в длинных юбках и париках вместо бассейна и девиц в бикини. С виноградным соком вместо выпивки, пресными куриными ногами вместо свиных стейков. С блеющим заклинания раввином, напускным весельем на пустом месте, кучей пахнущих нафталином и приторными духами родственников, и, конечно же, без всякого блэк-джека и шлюх.

Я сидел за столом рядом с хмурым мужиком, временами хлебавшим из блестящей фляжки и представлял себе, как вел бы себя сейчас Джей. Мужик предлагал выпить и мне, но я побрезговал и отказался. К счастью, хасидский ансамбль не гнушался пользоваться усилителями, и поддерживать разговор на общие темы не пришлось.

Через полчаса после церемонии я задумался о том, чтобы по-тихому слиться. Конверт был вручен, поздравления приняты, сок выпит, а взятый напрокат черный костюм с галстуком пока еще не испорчен, в отличие от моих барабанных перепонок. Буфер терпения к ханжеству и влажной духоте, от которой не спасал даже ветерок с океана, заполнился процентов на девяносто.

Я протиснулся меж прыгающих в танце мужиков, держась решетчатого заборчика зашел в дом, пересек гостиную и оттуда спустился на парковку, отведенную для особо важных гостей. Миниван маменьки, на котором я сюда добрался, был втиснут на соседней улице. Я снял пиджак, расстегнул ворот неуютной синтетической рубашки, мечтая переодеться в привычные джинсы и застиранную футболку. Пошарил в кармане брюк в поиске ключей, споткнулся о камень и едва удержался на ногах, рискуя приложиться подбородком к нагретому за долгий весенний день асфальту. Выругался, поднял взгляд и увидел ее обувь.

Лакированные туфли на высоченном каблуке. Выше тонкие смуглые щиколотки. Строгое платье, расстегнутое ровно на пуговку ниже, чем принято на ортодоксальных сборищах, приятно облегающее небольшую грудь. Черные волосы, собранные в аккуратную прическу.

Она смотрела на меня с полуулыбкой на полноватых, изящно изогнутых губах, прислонившись задницей к бетонной ограде, сжимая меж пальцев сигарету. Не тонкую женскую сигарету, а обычную, с фильтром.

Я подошел к ней и спросил, над чем она смеется. Она ответила, что надо мной, и выпустила в сторону струйку дыма. Даже на каблуках она была заметно ниже меня, и я смотрел сверху вниз на ее ресницы и идеально ровный нос. Ей же дохрена лет. Никак не меньше двадцати пяти. А может и больше. А я даже не пьяный. Пора было сказать что-то, но я не знал, что.

– Ненавижу свадьбы. Будь моя воля, не пришел бы на свою собственную.