Где они, тягачи разведывательного дивизиона? Они давно уже должны были подойти…

Полковник едет дальше, мимо марширующих отрядов и машин. Откуда-то из темноты выстреливают “катюши”; выпущенные ими ракеты, ядовито шипя, рассекают небо, точно хвостатые кометы. Позади них, в отдалении, раздается слабо уловимый шум сражения: там сражается арьергард. Слева тоже доносится тихий гул. Северная отсечная позиция!.. Утопая в снегу, толкает велосипеды велоэскадрон. От тяжелого дыхания солдат над ними поднимается завеса пара. Санитары, точно санки, тащат за собой носилки с ранеными и оружием. Пехотинцы тащат пулеметы и ящики с патронами, отчаянно в них вцепившись. Если у тебя есть оружие, есть боеприпасы, значит, пока еще все в порядке. Тяжесть груза умерщвляет плоть, но дает опору духу. Впереди дорогу перегораживает грузовик. Образуется пробка. У машины сломалась ось; в кабине валяется в стельку пьяный водитель. Люди окружили ее, точно муравьи, и, воровато озираясь, роются в том, что спрятано внутри. Никто и не пытается освободить дорогу. Кучка солдат в стороне пустила по кругу бутылку. Срывая от крика связки, встревает молодой офицер:

– Убрать спиртное! Вы что, хотите до смерти упиться? А ну все сюда, чертовы говнюки! И – взяли!

Полковник останавливает автомобиль и выходит.

– Спокойно, спокойно, Шнайдер! – усмиряет он лейтенанта. Штайгман понимает, что люди сумеют взять себя в руки. Справиться можно! Но только не таким способом и не в такую ночь.

– Ну что, мужики, взялись! – кричит он, сам наваливаясь на грузовик. – Напиться всегда успеем, сперва надо до цели добраться!

Оцепенение спало. Машина откатывается в сторону, освобождая путь. Пьяного шофера полковник сажает в свою машинку, укрывает одеялами. Мальчик еще совсем молодой, он пытался забыться и не понимал, насколько близка была смерть. Щеки и нос он уже отморозил. Дорога резко уходит вниз. Еще одна проклятая расщелина! Склон обледенел; солдаты цепочкой скользят по нему в овраг. Машины приходится спускать на тросах, шум перекрывает звонкий голос командира первой роты.

– Стоять, стоять! Правее!.. Эй, вы там, про тормоза не забывайте!

У комроты прострелено плечо, но и он застрял здесь с ними. Рота ему теперь и дом, и лазарет. Орудие срывается с троса и, перекатываясь и грохоча, стальной лавиной обрушивается прямо на людей. Раздаются крики, стоны… Ночь уносит своих первых жертв. Но вот же они наконец, долгожданные тягачи! Один из них проломил жиденький мостик и теперь торчит клином, перегораживая проход. Вытащить его невозможно. Второй в беспомощности замер на противоположном берегу – лед его веса не выдержит. К машине полковника подлетает фельдфебель Штрак, не в силах вымолвить ни слова. В глазах его немой вопрос. Он не знает, что делать.

– Взрывайте! – жестко приказывает Штайгман. Вид у него вдруг становится, как у старой развалины. Фельдфебель замирает, как вкопанный, точно не понял, что ему сказали. Так значит, все эти сверхчеловеческие усилия были напрасны? Перед внутренним взором его предстает, как он докладывает о потерях, как попадает за утрату орудия под трибунал… Вот просто так взять – и взорвать собственные пушки… И жизнь продолжится?

– Взорвать? – переспрашивает он, не веря собственным ушам. – Наши орудия? Неужто так надо?

За шесть лет службы он еще никогда не задавал подобных вопросов. Но непредвиденные обстоятельства меняют человека, и Штайгман это понимает.

– Не задавайте вопросов, Штарк, – почти отеческим тоном обращается он к фельдфебелю. – Я тоже не задаю.

Они добрались до широкой дороги.

– Стой! Сто-о-ой!