Постепенно он концентрировался на изображении, но не напрягался, был расслаблен и отрешен, понимая, что без концентрации внимания его разум не сможет войти в нужное для сновидения состояние.

Теперь он представил, как выглядела природа до момента, который он только что вообразил. Он путешествовал в прошлый момент, понимая, что прошлое и настоящее – это всего лишь условности. Ему было нетрудно сделать это, созерцая внутреннюю картину с закрытыми глазами.

В его сновидении происходило то же, что и обычно: шелестела листва в кронах деревьев, каркали птицы, ветер гнал облака. Он чувствовал живое дыхание природы и только наблюдал за ней. Он был не создателем этого прекрасного пейзажа, только наблюдателем, не вмешивающимся, созерцающим.

Наконец картина стала трансформироваться. Появились другие птицы – много разных птиц. Появились животные на поверхности земли – огромное разнообразие видов. Появилась богатая растительность, непохожая на ту, что была на планете Карандаш. А на небе сияло одно-единственное солнце. Вот так так! Это точно не Карандаш!

А потом появились приматы. Да-да, это были именно они! Ходили по желтому песку, каждый по своим делам. И один из приматов в странной одежде и с растрепанными волосами цвета черного крыла сидел в отдалении от всех и смотрел на каменную стелу перед собой. Потом встал и облокотился об нее.

Горгенатоп угадал на ней то ли знаки, то ли символы – смутные, затуманенные, они накладывались друг на друга, и он не смог прочитать их. Но в памяти запечатлелись подобные письмена – это был какой-то древний язык, которым пользовались приматы. Что там написано? Горгенатоп созерцал стелу с верхнего края до нижнего – двадцать или тридцать строк, которые виделись как в тумане.

Неожиданно примат отнял руки от стелы и посмотрел прямо на Горгенатопа.

Старейшину пробрала холодная дрожь. Впервые за все годы сновидений он почувствовал, что его обнаружили. Никто прежде не смотрел на него из снов! Да и как это возможно? Ведь там был только его дух, только его нематериальная оболочка…

Примат в странной одежде, явно обращаясь к нему, воздел руки и выкрикнул несколько фраз на неизвестном языке. Его фразы запечатлелись в сознании Горгенатопа. И тут изображение примата, стелы, других приматов, города и всего мира, который предстал перед его взором, начало мутнеть и блекнуть. Вскоре полностью ушло.

Горгенатоп открыл глаза.

Потрясенный, он поднялся с голубой листвы и пошел на кухню к жене.

– Силинесса, – сказал он, – я только что увидел довольно странный сон.

Она посмотрела на него непонимающим взглядом, отвлекшись от своего занятия. Только здесь Горгенатоп увидел, что она готовит на ужин каплевиков.

– Дорогой, разве для тебя в этом мире что-то представляется загадкой?

– Нет, милая, – ответил он. – В том-то и дело, что сон происходил в другом мире. Возможно, в каком-то древнем мире приматов. Извини, я очень взволнован.

– Ничего, ты меня не отвлекаешь, – сказала Силинесса, разрезая напополам каплевика и кладя его части в аккуратные формы. – Может, тебе слетать к толкователям?

– Наверное, да. Впрочем, я полечу сейчас. – И он пошел к выходу.

– Куда же ты?! – забеспокоилась Силинесса, побежав за ним.

Он остановился у выхода из гнезда.

– Я должен, не откладывая, рассказать свой сон. Иначе он забудется.

– У тебя же поразительная память!

– Да! Но даже я уже стар. Не переживай, я успею к ужину, – и с этими словами Горгенатоп потерся клювом о клюв жены, взмахнул крылом и полетел к толкователям.

Если смотреть от гнезда Кармалины, на другой стороне Голубого леса можно было обнаружить гнездо двух молодых толкователей сновидений. Одного из них величали Карбидом, а другого – Карбункулом. Каждый день к ним приходили посетители и просили потолковать сны. Карбид с удовольствием выполнял их просьбы, а Карбункул еще только учился, будучи подмастерьем.