Иногда, бывало, из этого дурмана вдруг выплывет укоряющее лицо Жуковского: «Александр, когда же вы допишете «Руслана»?»

Так он же пишет. Он все-все успевает.

И даже расхаживать по рядам в театре с портретом Лувеля в руках. Того самого французского противника монархии, убившего наследника престола на выходе из оперного театра. На портрете, между прочим, красовалась надпись «Урок царям». А в зале слышался возмущенный ропот. Даже княгиня Голицына была не в восторге от этой выходки, а Данзасу вновь померещился человек в черном, что-то старательно записывающий. А померещился ли?

Однако не было времени думать о дурном. Вперед – к новым приключениям!

Были среди них и мистические. Кто же не любил в молодости пощекотать нервы?

В одном из портовых кварталов Петербурга располагался салон известной гадалки Кирхгоф.

Немка преклонного возраста появилась в Петербурге в начале XIX века. Откуда она прибыла, никто не знал, впрочем, как и ее точного имени: одним она представлялась Шарлоттой Федоровной, другим – Александрой Филипповной. Едва обосновавшись в столице, госпожа Кирхгоф открыла собственный магический салон, где предлагала всем желающим широкий выбор гаданий: на картах, по руке, на кофейной гуще, на песке. В считаные дни она стала знаменитой, а к салону потекли потоки жаждущих узнать свое будущее. Встречи с ней искали и в то же время боялись. Кто-то считал ее ведьмой, кто-то женой сбившегося с пути пастора. А самые впечатлительные особы свято верили в то, что загадочная гадалка – призрак, который сошел в реальный мир с картины Рембрандта и вселился в тело старушки.

Чаще всего к Кирхгоф обращались заядлые дуэлянты и картежники, неверные жены и их молодые любовники, охотницы за знатными женихами. Богатые аристократки, дабы сохранить свои секреты, отправляли за гадалкой экипаж и впускали в дом через черных ход, остальные добирались сами, под покровом темноты. Никто не выходил от прорицательницы с улыбкой на лице. Как правило, посетители выглядели очень удрученными, а многие так и вовсе хватались за сердца и еле переступали ногами.

Не миновал мистического салона и наш герой. Заявился после затяжной прогулки по столичным кабакам, с друзьями, нетрезвый.

– Мир дому сему! Шампанского! – огласил мрачную, наполненную дымом и треском свечей прихожую голос Пушкина.

Из полумрака появилась фигура Голицыной.

– Александр, здесь вам не попойка! Здесь салон великой прорицательницы!

– Вас люблююю я понемногу… – улыбался пьяный Пушкин в ответ.

– Княгиня, мы тоже пришли узнать будущее! Клянусь! – вступился Данзас. – Да, Пушкин?

Поэт откинул голову назад и закрыл глаза.

– Это он вошел в транс… – поддерживая друга, бормотал Пущин. – Прощу прощения, извиняюсь…

Они вдвоем потащили полуживого поэта к двери гадалки, несмотря на его вялые протесты: «Поедем есть страсбургский пирог[12]?»

Прорицательница, как ее уважительно называли почитатели, Кирхгоф занимала тесную комнату, наглухо задрапированную тяжелыми темными шторами. На столе тлела свеча, лежала колода карт и что-то похожее на глубокую чашу. Хозяйка беспрестанно курила трубку.

Данзас усадил сонного Пушкина на стул напротив гадалки. Пущин предусмотрительно сел рядом, подпирая друга плечом.

– Мадам! – с пафосом воскликнул Данзас. – Великий Пушкин – прямиком с Олимпа! Желает развеять мглу над своим блестящим грядущим!

– Великий ваш и не вспомнит ничего с утра… – усмехнулась гадалка.

– А мы на что?! – не сдавался Данзас, подкладывая Пущину карандаш и лист бумаги. – Записывай… давай-давай…

Гадалка отложила трубку в сторону.

– Великий Пушкин… – продолжила она, глядя на него в упор. – Дар и правда есть. И дикий, непокорный дух. А где он, там и опасность. И долгий путь. Далекий… Не всегда желанный… Страданий много…