– Саша?.. – на лице Татьяны отобразилось непритворное удивление. Она первый раз назвала меня по имени. Брови поднялись так, что даже на заколотом ботоксом лбу появилась едва заметная морщинка. Её красивое, почти всегда ироничное лицо стало каким-то беспомощным и детским. – Очень неожиданно, да, конечно, конечно, давай обсудим.

– Татьяна, такси у подъезда, черный Мерс номер 262. Не обижайся пожалуйста, но мне нужно побыть одному.

Хлопнула дверь, и я остался наедине с запахом кофе, шлейфом ее парфюма, и своими мыслями.

Нужно позвонить Павлу Александровичу, но я не знаю, что ему сказать. Но откладывать нельзя, все равно нужно что-то решать.

Опять эти ощущения: начинает пробивать пот, становится невозможно дышать, сердце трепыхается, как воробей в руках у скверного мальчишки, руки начинают ходить ходуном – кажется, что я куда-то падаю, проваливаюсь в бездну своего страха и паники. Начали неметь пальцы на руках и ногах, онемели губы. Я не могу выдавить ни слова, ни звука, тело парализовано неконтролируемым ужасом, невозможностью двинуться. Комната превратилась в карусель, зрение размылось, накатила тошнота, и меня вывернуло на пол. Руки заходили ходуном, все тело покрылось липким холодным потом и начало трястись от холода, сознание спуталось и отказалось воспринимать объективную реальность. Закололо сердце; ощущение того, что я сейчас умру, если не сдвинусь с места или не смогу выдавить хоть звук. Я попробовал сделать глубокий вдох, стараясь набрать как можно больше воздуха, но он получился сдавленным, что вызвало еще больший ужас.

Где-то на уровне подкорки всплыли рекомендации врача: упереться ногами в пол, заземлиться, вдох через нос, выдох ртом, не глотай воздух, медленно дыши, внимание на окружающие предметы, назвать пять вещей, которые видишь, четыре вещи, которые можно потрогать, три звука, которые слышишь, два запаха и один вкус. Сведенные судорогой мышцы начинает отпускать, легкие понемногу наполняются кислородом, возвращается чувствительность рук. Главное – дыхание: вдох-задержка-выдох-вдох-задержка-выдох.

Давно меня не накрывало панической атакой; ужасное состояние. В моменты неопределенности и опасности с детства меня сковывает так, что я не могу ничего с этим сделать. Я уже думал, что приобретенный в детстве недуг меня покинул. Получается, что нет; это очень неприятный сюрприз вдобавок ко всему остальному. Пошел за тряпкой, убрал следы панической атаки с пола, открыл настежь окно, чтобы проветрить, вдохнул свежий мартовский воздух. Нужно звонить Бортко.

Взял трубку и набрал номер нашего начальника службы безопасности, и по совместительству – близкого друга Петра Алексеевича. Сколько себя помню в «Металлах», Павел Александрович Бортко всегда был там, и являлся столпом надежности и адекватности.

– Павел Александрович здравствуйте. Вы слышали о пропавшем Боинге?

– Да, Сашко, – с привычным южным акцентом, и ударением на последний слог моего имени, прогремел голос в трубке. – Как бы хреново всё.

– Что делать будем, Павел Александрович? Я пока совсем не понимаю, что нам делать, и как выходить из этой сложной ситуации.

– Не кипеши, ждем информации, до завтра. Думаю, за сутки-двое как бы их найдут – или живых, или объявят всех погибшими. В списках пассажиров он есть, я проверил. В общем, ща не дёргаемся: сидим, пьем чай, потеем.

– Как у вас там дела в Макеевке? Вы подписали документы на собственность?

– Ой неспокойно, Сашко. В общем, Крым, похоже, отделяется, в Донецке бузят, в Харькове бузят, в Луганске бузят. Новости смотреть страшно, хохлы Губарева арестовали, дончане протестуют. Кажись, Сашко, как бы отделяться будем. А это, в общем, хреновая история. Покупали-то завод на Украине, а сейчас статус будет как бы непонятный, хрен кто признает собственность в непонятном государстве. Документы как бы нотариально заверены местными нотариусом, и силу имеют. Завод, в обще,м оформлен на меня, оспорить как бы никто не сможет. Но чисто теоретически мы на земле Украины, а по факту тут бардак, и как бы непонятно, кто сейчас власть.