На памяти людской много подобных примеров, всех и не перечесть. Знала про то и Суюм из рассказов царственного брата своего.

– И что же он надумал? – живо поинтересовалась она.

– Будто привиделся ему вещий сон про то, как из чрева средней дщери его Умилы выросло огромное древо, сенью своей покрывшее и плодами своими напитавшее всю славянскую землю. Волхвы-колдуны растолковали его сон: мол, надлежит княжить в Новгороде сыновьям Умилы, многочисленное потомство ее принесет славу и процветание славянскому народу. И послали новгородцы послов своих к племени варягов по прозвищу руси, поскольку за их князем была Умила…

– Выходит, что призвали они к себе не иноземцев, а… своих же, как мнится мне, ближайших родственников…

– Да, ханум. Не нурманских князей, исконных своих врагов, а внуков родных и наследников старого князя своего Гостомысла.

– Поведай же мне, почтеннейший, где же обитало племя оное русов? Прежде чем оно пришло вместе с Рюриком в Новгородскую землю…

– Народ русов, некогда весь кучно живший близ Волги и Дона, на берегу Понта, задолго до Гостомысла поделился на многие племена, кои разбрелись в разные стороны, осели на новых землях. Те, что осели на берегах Днепра, его притоках, стали вскоре зваться полянами, вятичами и радимичами. На полночь сели от них кривичи. На заход солнца сели дулебы и дреговичи.

– И поселились они, где и куда теплее? – предположила и высказала свою догадку Суюм. – Поспешили занять все самые лучшие земли. А те, что оказались не столь проворными, довольствовались остатками…

С улыбкой поведал мулла далее про племена, что дошли до берегов Варяжского моря, где издавна обитало много других славянских племен и народов. Были тут полабы, бодричи, лужичи, лютичи, велитичи…

– О, Аллах, сколь их! – невольно воскликнула женщина, перебивая учителя. – Как все упомнить?

– В том и нет великой нужды, ханум. Просто надо постигнуть, что не токмо одно варяжское поморье, но и все земли по большим рекам Одрин и Лабе (Одер и Эльба) были в ту пору славянскими.

– Почтеннейший, в разговоре со мной ты обмолвился, что имеешь ты карту заморских земель. Покажи…

– Да, ханум. Спасибо, что напомнила мне, – мулла достал с полки большую скрутку, лежавшую без применения и изрядно запылившуюся, развернул ее и повесил на стену.

Опираясь на трость, Суюм поднялась и подошла ближе.

– Погляди-ка сама. Весь край сей издревле был засеян сими самыми славянами. Глянь, сколько городов они понастроили: Зверин, Гомбор, Любица, Шецин, Гданск, Браний бор, Берлынь (Шверин, Гамбург, Любек, Штетин, Данциг, Бранденбург, Берлин) … Оные среди них лишь самые важные. Много других и за час не перечесть.

– Но я вижу, что там нынче живут другие народы.

– Да, ханум. Если бы все сие народы-братья держались едино, их не осилил бы никакой ворог. Но единства и дружбы промеж ними не было, и потому их порознь повоевали немцы. То самое же могло произойти и с нами, если бы ты, ханум, прости меня за столь дерзкие слова мои, не пошла бы замуж за нашего бека. Нас, ослабевших, или Русь сломила бы, либо половцы нас в полон взяли бы, либо другой кто нашелся.

– Выходит, что мой брат, – Суюм усмехнулась, нервно передернув плечами, – знал, что делал?

Выдержав паузу, улем кивнул:

– Наш эмир – вельми мудрый правитель. И нашим благоденствием мы обязаны ему, ну и тому, что ты нынче сидишь возле меня. И мы с тобой тут мирно беседуем, а не находимся порознь в двух враждебных и воюющих лагерях и не мечем друг в друга каленые стрелы.

– Несчастная доля, – с печальной усмешкой вздохнула благодарная слушательница, – одной слабой женщины, безжалостно принесенной в угоду государственным интересам. Но продолжи, почтеннейший.