Рассчитывал мальчишка обернуться туда и обратно за светлое время, но не успел. Не думал он, что в поисках заветной железной руды зайдет настолько далеко. Пацана манили места, где по заберегам неприметной среди окружавших ее ручьев небольшой речушки текли ржавые ручьи – верный признак железа. А железо – кормление всей их большой семьи.

Созданные прежде запасы подходили к концу, а их потайное место, откуда они два года привозили руду, вконец истощилось. Осталась одна пустая порода. И возня с нею – напрасная трата времени…

Хорошо, думалось Заки, что дальний поход его не прошел впустую, и он нашел то, что искал. Иначе бы гремучей беды ему не миновать.

За то, что ушел он без спроса и не явился домой ночевать, быть ему нещадно стеганым ивовым прутиком. За главой их семьи наказание не заржавеет. А нынче он возьмет и покажет отцу кусочек руды, и черные тучи над его бедовой головушкой мигом рассеются. Начисто сдует их зловещую шаль счастливым ветром замаячившей удачи.

Крутящаяся в голове мысль окончательно согрела душу и озябшее за ночь худенькое тело. Малай весело улыбнулся. Он придирчиво оглянул себя и огорченно покачал головой. И было от чего…

На босых ногах узором присох налет ржавчины, а его белая рубашка и пестрые шаровары – в желтых разводьях. Не мешало бы ему привести себя в порядок: искупнуться и застирать вымазанную одежду.

Свернув с узкой тропки и проделав небольшой крюк, Заки вышел к реке Билярка. Первым делом парнишка любовно и тщательно отмыл добытый им кусок железистой рудицы, потер руками перепачканную одежду. Вышло у него не ахти как, да сойдет, авось мать и не заругает.

Охнув, мальчишка окунулся в реку и тут же выскочил, обожженный ее студеной водицей. Видимо, недалече били подземные ключи.

Стуча зубами, он принялся натягивать на себя сырые портки, и от их прохлады стало еще зябче. И начал, было, Заки открывать во всю ширь рот, чтобы блаженно заорать во весь голос и криком чуточку согреться, да тут рядышком с ним раздались конское ржанье и фырканье.

И тогда мальчишка, мигом позабыв о пронизывающем его насквозь холоде, проворно юркнул в прибрежные кусты и, хоронясь, затаился.

Не хватало только нарваться на рыскавших повсюду воинов эмира. А у мрачных стражников разговор простой: хватай всех подряд и живо кидай в сырую темницу. Потом разберутся, кто да что…

Испуганные глаза мальчишки широко раскрылись, и он вдруг увидел на берегу двух юных дев в воинских доспехах, опоясанных небольшими кривыми мечами. Та, что казалась постарше, держала за поводья двух лошадей. Сколько Заки ни всматривался, никого другого он поблизости не обнаружил и начал уже потихоньку успокаиваться.

На смену леденящему душу страху постепенно пришло неизменное детское любопытство. Стараясь не шуметь, малай раздвинул мешающие ему смотреть шуршащие стебли камыша и замер.

– Госпожа, не делай сего! – воскликнула перепуганная служанка.

– Молчи, Гюль! – отмахнулась юная дива.

Упал на прибрежный песок небрежно откинутый в сторону меч в дорогих и украшенных затейливой арабской вязью золоченых ножнах. Туда же в полном беспорядке полетели кожаные доспехи.

– Чур, меня, чур! – беззвучно прошептал Заки.

Мальчишку словно ослепило пламенем: сияя, будто молодой месяц, перед ним, стоит лишь протянуть вперед руку и можно достать, стояла лучезарно красивая девушка. Пушистые ресницы от еще не прошедшего возбуждения из-за быстрой скачки подрагивали. На нежных ее щечках ярко играл свежий румянец. Под тончайшей накидкой едва угадываемо трепетали от дыхания упругие юные груди. Направленный вдаль взгляд дивы излучал необъяснимо загадочное сияние. От ее одежд и девичьего тела исходил тончайший аромат молодых, в самом цветении, лип.