– Никто их, госпожа, не купит, – скептическая улыбка раздвинула тонко очерченные губы жены мастера глиняной утвари.

– Я куплю все у тебя, горшечник, как самую дорогую посуду.

Довольная ухмылка спряталась, закопалась в усах мастера.

– Сказать моей жене, чтобы она расписала их? – на всякий случай переспросил Нури, чтобы ни в коем случае не попасть впросак.

– Расписать искусно, как оный, – Айша показала на готовый образец, выставленный на полке.

Молодая женщина недоуменно пожала своими плечиками, но была вовремя прикрыта широкой грудью гончара.

– Зачем нам? – на ушко шепнула служанка, не столько жалея чужих денег, сколько не зная, куда девать неудачливые поделки госпожи.

– Я потом накормлю из нее нашего эмира, – чудный девичий ротик расплылся в довольной улыбке. – Оное чудо ему обойдется подороже золотой посуды, – добавила Айша с нескрываемым злорадством, что-то припомнив из своей еще недолгой жизни. – Как оно намедни мне сказал мой дядя, – в ее раскрывшихся глазках забегали веселые и задорные огоньки, – что я не стою черепков той посуды, что перебила по своему неумению обращаться с оною за столом…

В сопровождении четверки пеших стражников Айша продолжила путешествие по ремесленной части города. Временами ей казалось, что она попала в одну длиннющую и бесконечную мастерскую.

По длинной улице-слободе одна за другой тянулись дворы-кузницы, где почерневшие от копоти кузнецы от всей души колотили молотками, отделывая черные котлы и огромные казаны, куя острые мечи и ножи.

Чуть поодаль занятые мастера раскрашивали красивые скамейки, столы и диковинные для их краев стулья с изогнутыми ножками.

А на следующей улочке плотники строгали и долбили деревянные обрубки, мастерили заготовки для тех, кто потом все собирал в готовое изделие домашней утвари.

В соседнем же проулке полуголые стекольщики в толстых кожаных фартуках, удерживая в своих жилистых ручищах длинные глиняные трубки, крутя и вертя ими, словно циркачи, выдували через них всякие стеклянные бутылочки, играющие на солнце всеми цветами радуги.

Тут же изготовляли оконные стекла – круглые диски размером чуть больше пол-локтя. Лавки были забиты всевозможной посудой. И глаза от этакого изобилия разбегались, совершенно теряясь и озадаченно не зная, на чем им остановиться.

За поворотом чередовались лавочки, где сидели важные, надутые, нарядно одетые купцы с длинными и завитыми в колечки волосами. Торговали они материей всех цветов и раскрасок, посудой, душистыми кореньями, втираньями, перцем, корицей и амброй, множеством других товаров, привезенных ими издалека…

Итекче (сапожник) расхваливал грубо пошитую и потому дешевую обувь. А рядом с ним, всего в двух шагах, были выставлены кожаные сандалии самых разных цветов, мягкие туфли и модные сапожки самой тонкой выделки. Там находилась лавка для богатых покупателей.

Рядом с нею нищим, кто ходит в деревянных сандалиях, похожих на скамеечки, делать было нечего. Безденежных покупателей неназойливо, но упорно отгоняли тоненьким прутиком, чтобы они не загораживали обзор, не портили вид их ценному товару…

Тегуче (портной), старательно выпрямив свою усталую и согбенную с годами спину из-за постоянного сидения согнувшись колесом, торчал возле лавки, где аккуратно разложили и развесили уже готовые изделия и разноцветные материи, и кричал, оглушая своим громовым голосом, всем прохожим:

– Тегуче, тегуче! Сошью вам отличные штаны и рубашку в придачу. Сошью вам отличное платье для красавицы еще до восхода солнца! Подходи! Подходи! Не проходи мимо!..

Проходя мимо, Айша остановилась возле мастерской прядильщика, на дверях которой висели длинные нитки самых разных окрасок.