К концу июля 1942 г. врагу удалось глубоко продвинуться на Воронежском и Сталинградском направлениях.

В этот грозный для Советского Союза час был издан приказ наркома обороны №227, который нам зачитали перед строем дивизиона. Все, кто воевал и дожил до тех дней, хорошо знают содержание этого приказа, который гласил: «Ни шагу назад», предусматривал организацию загранотрядов, штрафных рот и батальонов для рядовых и офицеров, и другие меры.

Офицер, не выполнивший приказ своего командира, или допустивший отступление воинской части, которой он командовал, без приказа на это высшего командования, попадал в штрафной батальон, разжалованный в рядовые и был обязан кровью искупить свою вину.

Штрафные роты, батальоны направлялись на передовую, прямо в бой на прорыв. Если такой штрафник был ранен и своевременно доставлен в госпиталь, то ему повезло: провинность снимается, в некоторых случаях восстанавливалось офицерское звание. Но обычно раненых было очень мало, в основном люди погибали.

Положение на Сталинградском фронте все более усложнялось. Наш дивизион уже в составе 21-го гвардейского минометного полка все время поддерживал своим огнем войска, удерживающие плацдарм северной части малой излучины р. Дон.

Особенно жестокие бои шли во второй половине августа 1942 г. Противник беспрерывно атаковал наши позиции, не хватало снарядов. Из рук вон плохо работали службы обеспечения боеприпасами в условиях, когда армии не закончили формирование.

Гвардейские минометные части снабжались боеприпасами и горючими по разнарядке штаба армии, которую мы поддерживали. Посланный командиром дивизиона капитаном Дибрава начбой за снарядками уже второй день не возвращался; дивизион стоял без боеприпасов, практически бездействовал.

Наступило 23 августа 1942 г. Командир дивизиона вызвал нас – старшего лейтенанта и меня – и поставил нам задачу: во что бы то ни стало привезти снаряды. О месте получения снарядов нам сообщат в штабе армии.

Судя по мемуарам того же Москаленко, это была 1-я танковая армия, вновь сформированная, штаб которой находился в лесу, в районе Фролово.

Итак, утром 23 августа 1942 г. я поехал в штаб армии узнать, где для нас снаряды. С трудом, после долгих мытарств, нашел землянку начальства боепитания армии. Захожу – никого нет. Слышу, за занавеской кто-то стучит на машинке. Отдергиваю занавеску: за машинкой сидит миловидная девушка в военной форме, появляется полузаспанный подполковник. Мимоходом замечаю: рядом возле стола с машинкой стоит чисто убранная кровать. Соображаю: это кровать девушки, а ложе подполковника, наверно, за деревянной перегородкой. Докладываю подполковнику, что я из 6 ОГМД, прибыл узнать, где наши снаряды, и что автомашины с тарой – ящиками – и солдаты меня уже ждут. В ответ слышу:

– Лейтенант, выйдете и доложите, как положено.

Выхожу из землянки и тут соображаю, что я не отдал честь, когда появился этот подполковник. Ах, ты, «скотина», живет, наверное, с «бабой», спит на чистенькой кроватке, «штабная крыса». С этой мыслью возвращаюсь в землянку, козыряю и докладываю по уставу.

– Ваши снаряды на станции Котлубань, в 15 км от Сталинграда.

Девушка тут же напечатала разнарядку на бланке штаба, подполковник подписал, поставил печать.

Вместе с начхимом, который был старшим, мы наметили маршрут движения. Предстояло ехать около 100 км, решили двигаться с интервалом 300—400 м машина от машины. Решили сделать две остановки колонны, двигаться не по шоссе, которое постоянно подвергалось бомбежке, а в стороне по проселочным дорогам или прямо по полям.

Кругом степь, сушь, жара. Начхим впереди колонны, я ее замыкал. Рассчитывали доехать до цели еще засветло, нагрузиться и ночью двинуться в обратный путь. Но увы! Этому не суждено было сбыться.