Я много читал разных авторов, бывших военнопленных, книги которых изданы спустя 30—40 лет после начала войны. И во всех случаях эти «писатели» пишут, что в плен они попали или контуженными, или тяжелоранеными.

Позволю себе со всей откровенностью заметить, что эти авторы, мягко говоря, лгут, рассчитывая на современного молодого читателя, который об этом не имеет ни малейшего представления.

Пройдя всю жестокую школу плена, я категорически заявляю, что, будучи даже легко раненым, человек, попавший в плен в условиях окружения или другой ситуации, погибал. Погибал от потери крови, от заражения. Погибал потому, что не мог двигаться, от голода, жажды и так далее.

Обрати внимание, молодой читатель: этот «писатель» сообщает, что попал в плен тяжело раненым или контуженным, и ничего более. Кто его подобрал, антисептировал раны, перевязал, менял повязки, лечил, кормил, пока он не выздоровел – об этом ни слова. Что, это ему все делали фашисты? Чепуха. Тогда, может быть, сам господь бог помог ему?

Правда, были наши солдаты и офицеры тяжелораненые-калеки в плену. Это, в основном, молодые ребята, танкисты, которых я видел в отдельном блоке во Владимиро-Вольском лагере для советских военнопленных офицеров. На них немцы, врачи-хирурги, учились оперировать, производили разные медицинские опыты. Все они, в конечном счете, погибли. Ибо как может выжить человек без двух ног и слепой к тому же, или без двух рук – в плену? Наконец, известно (медики это очень хорошо знают), что в основном умирали в наших госпиталях те раненые, которым не была своевременно оказана медицинская помощь. А наш «писатель» вернулся домой целехонький, жив-здоров, и еще «сочиняет». А если копнуть его поглубже, как говорится, «на духу», так все это чистой воды брехня.

Одно печально, что многие принимают эту «писанину» за чистую монету. Бывают даже пьесы и фильмы о таком «герое».

Солнце поднимается все выше, жажда нестерпимая. За рожью шум усиливается, слышна немецкая речь, смех и музыка.

Кубаны выходят и идут туда. Поднимаемся и идем мы трое. Приближаемся к машинам – никто на нас не обращает внимания, все чем-то заняты, в основном завтракают, так как с котелками и ложками. Подходим к группе солдат и вдруг слышу русскую речь:

– Что, ребята, попались? Жрать хотите?

Я спешил. Спрашиваю его, кто он и что он здесь делает.

– Я русский, вожу снаряды.

Вот это да! В фашистской армии работают русские люди, непосредственно участвующие в боевых операциях.

Около нас сгрудились немцы, слушают мой разговор с этим «русским». Сам он из Таганрога, и вот уже третий месяц у немцев – подвозит снаряды. Спрашиваю его:

– И много вас таких тут?

– Есть, – говорит, – несколько.

Пошел он куда-то и приносит несколько котелков рисовой каши с мясом. Пока он ходил, я попросил «вассер», пили много, даже глазевшие на нас немцы удивлялись. Сидим, кушаем. Наконец, подходит какой-то офицер в очках, типичный «технарь».

При помощи таганрогского мужичка ведем разговор. Снова слышу:

– Du gist ofizier? (ты офицер) – Тычет рукой в отвороты моей гимнастерки.

Наши гимнастерки на солнце порядком выцвели, и на моей четко виднелись следы от двух кубиков, которые я снял, когда был во ржи.

Отвечаю, что я техник-лейтенант.

После перевода немец говорит, что он мой коллега, но все же решил устроить мне экзамен. Подводит к автомашине, вижу, наш ЗИС-5, сам садится в другую машину и делает знак, чтобы я ехал.

Делать нечего, завожу машину и трогаюсь. Далеко не уедешь, кругом машины загораживают путь. Мои кубанцы подходят к офицеру и что-то ему говорят, после чего переводчик куда-то их отводит. Больше я их не видел. Весьма вероятно, что эти мужики последовали примеру таганрогца.