– Главным образом, алкоголя. Я подумал, что как раз в такую погоду пригодиться что-то для разогрева.

– Ну, тогда вы знаете, где он стоит, – сказал Чарли, махнув пакетом с кофе в сторону прохода между полками.

Я купил бутылку «Шивас», две бутылки наилучшего вина «Стоунгейт Пино Нуар» и несколько бутылок минеральной воды «Перрье». Я вытащил из холодильника лазанью, замороженного омара и несколько пачек приправ. У прилавка я еще взял половину булки хлеба.

– Это все? – спросил Чарли.

– Все, – я кивнул головой.

Он начал выбивать цены на клавиатуре кассы.

– Знаете что, – бросил он, – вам надо лучше питаться. Вы теряете вес и это вам вредит. Скоро вы будете выглядеть как тросточка Жене Келли в «Дождевой песенке».

– А насколько похудели вы? – спросил я. Мне не надо было объяснять, когда.

Он улыбнулся.

– Я вообще не похудел. Я не потерял ни грамма. Наоборот, прибавил двенадцать фунтов. Когда я чувствовал себя угнетенным, я съедал большую тарелку макарон с соусом из моллюсков.

Он открыл две коричневые бумажные сумки и начал паковать мои покупки.

– Толстый? – пробурчал он. – Жалко, что вы меня не видели тогда. Великий Чарли.

Я присматривался, как он укладывает мои покупки, а потом спросил:

– Чарли, не рассердитесь, если задам один вопрос?

– Смотря какой.

– Да вот, я хотел спросить, было ли у вас такое ощущение после смерти Нейла…

Чарли внимательно смотрел на меня, но молчал. Он ждал, в то время как я пытался найти слова, чтобы описать свои недавние переживания, чтобы хоть как-то косвенно узнать, не появились ли у меня галлюцинации, не свихнулся ли я или я просто так сильно переживал свой траур.

– Спрошу иначе. Было ли у вас когда-то чувство, будто Нейл все еще с вами?

Чарли облизал губы, как будто чувствовал на них вкус соли. Потом он заговорил:

– Это и есть ваш вопрос?

– Ну, скорее, это частично вопрос, а частично признание. Но если у вас когда-то было чувство… это значит, что вам не казалось, что он может и не совсем…

Чарли всматривался в меня наверно целую вечность. Но наконец он опустил взгляд, склонил голову посмотрел на свои мясистые руки, лежащие на прилавке.

– Вы видите эти руки? – спросил он, не поднимая головы.

– Вижу, конечно. Это добрые руки. Сильные.

Он поднял их вверх. Большие красные куски бекона, заканчивающиеся толстыми ороговевшими пальцами.

– Я должен был их себе отрубить, эти чертовы руки, – сказал он. Впервые я услышал, как он ругался, и волосы на моем загривке стали дыбом.

– Все, чего коснулись эти руки, превратилось в дерьмо. Король Мидас наоборот. Была же такая песенка, так? «Я король Мидас наоборот».

– Я никогда ее не слышал.

– Но это правда. Только взгляните на эти руки.

– Крепкие, – повторил я. – И ловкие.

О, да, конечно. Крепкие и ловкие. Но они недостаточно крепкие, чтобы притащить назад мою жену, и недостаточно ловкие, чтобы воскресить мне сына.

– Нет, – поддакнул я, неясно сознавая, что уже вторично за сегодняшний день я услышал о восстании из мертвых. В конце концов, мы не очень часто слышим это выражение, разве что в воскресные утра по телевизору. «Восстание из мертвых» для меня всегда было связано с запахом кожаной обуви, поскольку отец читал мне об этом лекции в сапожной мастерской, где я помогал ему. Восстание из мертвых на небе для тех, кто был добр, восстание из мертвых перед судом для тех, кто был зол. В детстве я долго не понимал значения этих слов, поскольку отец старался привить мне христианские принципы с помощью своеобразных методов. «Я выдублю тебе шкуру, если в день восстания из мертвых найду тебя среди грешников», – говаривал он.

Я помолчал еще немного, а потом заговорил: