Но, самое главное, отмена прописки будет уже не декларативно, а и де-факто и де-юре означать курс на построение настоящего демократического общества, а нынешним власть предержащим пока не разворовано всё, что можно разворовать, невыгодно лишать себя такой удавки на шее граждан своей страны. Скорее всего, поступят как всегда по колхозному просто – назовут прописку каким-нибудь другим словом и гордо отрапортуют Западу о том, что этот позорный советский пережиток побеждён.

Положение усугублено ещё тем, что на смену чёткой советской системе подбора, воспитания и расстановки кадров пришло отсутствие системы вообще. Наступило время горластых и сладкоречивых личностей, иных талантов кроме этих не имеющих.

Прорвавшись наверх, дабы отсутствие этих самых талантов никому не бросалось в глаза, они окружали себя безропотными исполнителями, ещё более не блиставшими талантами, и всё это вместе взятое называлось системой «на тёмном небе ярче звёзды».

Это приводило к тому, что на местах не проявлялось никакой инициативы в направлении необходимых изменений и просто выполнялись приказы сверху. А вверху сидели самые громкоголосые и сладкоречивые…

В общем, мой бывший шеф, перед моим отъездом в Германию заявивший о том, что люди с мозгами нужны будут при любой власти, оказался более чем неправ. Этой власти нужны были только покорные и исполнительные. Но я не считал его виноватым.

Предположить, что такой уродливый подход к осуществлению процессов управления будет возможным в географическом центре Европы в конце двадцатого-то века, не мог никто. Это был один из тысячи вероятностных вариантов развития событий и надо же, как не повезло моей родине…

Создавалась патовая ситуация: чтобы что-то менялось к лучшему нужны были умные и не слишком амбициозные в плане личного обогащения люди. Такие как Моннэ – во Франции, Эрхард – в Германии, Икеда – в Японии, Тэтчер в Великобритании. Люди без регалий, без звёзд, без пышных титулов и, главное, без претензий на то, чтобы удивить мир каким-нибудь экономическим суперчудом.

Но для громкоголосых и сладкоречивых, атавистически ревнивых к чужим успехам, уже оккупировавших верхи, умные представляли собой архиугрозу и все отрасли общественной жизни, где умные обычно обретаются, подвергались дискриминации. Пошла волна стихийной борьбы с творческим потенциалом, с генераторами идей, с людьми, одарёнными Богом, которые всегда во все времена раздражали аппарат власти, а уж для этой власти такие люди были уже не просто раздражителями – смертельными врагами. Не финансировалась наука, остановились промышленные предприятия, пошла серьезная чистка аппаратов исполнительных органов, как вверху, так и на местах. В результате интеллектуальная элита сначала тонким ручейком, а потом полноводным потоком потекла на Запад, или переквалифицировалась в рыночных торговцев-«челноков».

«А ты как всегда не как все, – подумал я. – Вместо того, чтобы остаться в цивилизованной Германии ты вернулся сюда к варварам. Зачем?»

Пока я обо всём этом думал, подошла моя очередь. Паспортистка, бегло глянув на мои документы и заполненную карточку, спросила:

– А где справка о том, что вы прошли ренген? – её маленькие, глубоко посаженные глаза и тонкие губы придавали её жестокий и злобный вид. Она скорее напоминая большой противолодочный корабль, чем женщину.

– Рентген, – машинально поправил я её. – А причём здесь рентген к прописке?

Снизойти до ответа официальное жэковское лицо не соизволило, а лишь ткнуло пальцем в объявление на стене, которое я раньше не заметил. Объявление гласило, что по распоряжению городского головы все вновь прибывшие в город обязаны при прописке обязательно предъявить справку о прохождении «ренген-обследования».