«Она подразумевает меня? – подумал он. – Или имеет в виду любого мужчину?»

Урок рисования ненадолго продолжился в тишине. Только грифель в руках отрывисто шуршал по холсту, и можно было услышать тяжелое и напряженное дыхание молодых людей.

– Почему вы молчите? – прервала молчание Каролина. – Скажите, что вы обо мне думаете.

– А что я должен о вас думать?

– Ну, например… что я грязная и испорченная.

– Я так не думаю, – покачал головой Марек.

– Зато я так думаю.

– И каково это: самостоятельно ставить на себе клеймо?

– Забавно. Тебе не так больно слышать, что ты распутна, когда сама давно так считаешь.

– А вы уверены, что вы распутны?

– В мыслях – безусловно. На деле – нет.

– Никто не несет наказания за мысли.

– Это вы где такое вычитали?

– Это фраза на латыни. Выражение крылатое.

– Откуда вам знать латынь? Вы простой художник.

– Я хватаюсь за любую возможность в этой жизни.

– Попасть в этот дом – тоже своеобразная возможность?

– В какой-то степени.

– Значит, вы здесь не только потому, что очень хотите кого-то научить рисовать?

– Я вообще не хочу вас учить рисовать, Каролина, – внезапно отбросил ее руку Марек. – Я считаю, что таким вещам научить невозможно – они идут прямиком из сердца. И если там пусто, то ничего и выйти не сможет. Это талант, дар: вы либо можете, либо нет. Посмотрите, – он постучал пальцами по холсту, – я объясняю вам, как сделать пропорциональный контур, но как только отпускаю вашу руку, все идет вкривь и вкось.

Каролина понимающе кивнула.

– Я знаю, что плохая ученица и неумеха. Я вообще сомневаюсь, что чему-то научусь в этой жизни, не только рисованию. Благодарю за честность! Вы не такой лицемер, как другие.

– Простите, – он испугался, – я не хотел вас обидеть, не понимаю, как это вырвалось.

– Не за что извиняться, вы сказали то, что думаете. Вот что, Марек – говорите мне «ты».

– Хорошо, Каролина.

– Я видела в театре некую картину, подписанную Мареком Г. Она называлась «Видение». Признаться, она так тронула меня, до глубины моего черствого сердца, что я чуть не разрыдалась посреди холла. Словно с меня счистили острым ножом внешнюю затверделость, и открылось нечто живое, пульсирующее. Я знаю, что это твоя картина: я поняла это, как только тебя увидела. Только ты мог ее нарисовать. Я даже смею думать, что ты рисовал именно меня.

– Почему тебя? – смутился Марек.

– Потому что так выглядит моя душа.

– Душа?

– Душа.

Она в порыве вскочила со стула и впилась поцелуем в его губы, схватившись за воротник его кафтана. Марек беспомощно замахал руками в воздухе, но скоро сдался, прижав ее голову к своей. Кафтан упал на немного пыльный пол; осталась только рубашка. Не разнимая поцелуя, они прошли несколько шагов и опустились на диван. Следом к кафтану полетела заколка из прически Каролины. Ее темные кудрявые волосы рассыпались по плечам. Марек спустил ниже рукава платья с и так глубоким декольте и принялся целовать ее шею. Она засмеялась, то ли от щекотки, то ли от переполнявших тело и душу эмоций. Но вдруг Каролина неожиданно для обоих грубо схватила его за волосы и оттолкнула от себя. Марек не был готов к полету вдоль дивана и слегка стукнулся о его мягкое ребро затылком. Он растерянно посмотрел в глаза Каролине. В них сквозили испуг и отчаяние. Она тяжело дышала; трясущимися руками натянула платье, как было, уронила голову в ладони и горько разрыдалась.

– Каролина?..

– Оставь меня, оставь! Ты такой же, как и Франтишек! Вы ничем друг друга не отличаетесь, только лица разные, я про всех вас!

– Кого – вас?

– Вас! Покупателей и соблазнителей девушек!

Марек вздохнул и легонько стукнул кулаком по дивану. Поведение Каролины его обескуражило и совсем запутало. Еще четверть часа назад она кокетничала и флиртовала с ним, теперь же обрушила на его голову упреки.