«Она подразумевает меня? – подумал он. – Или имеет в виду любого мужчину?»
Урок рисования ненадолго продолжился в тишине. Только грифель в руках отрывисто шуршал по холсту, и можно было услышать тяжелое и напряженное дыхание молодых людей.
– Почему вы молчите? – прервала молчание Каролина. – Скажите, что вы обо мне думаете.
– А что я должен о вас думать?
– Ну, например… что я грязная и испорченная.
– Я так не думаю, – покачал головой Марек.
– Зато я так думаю.
– И каково это: самостоятельно ставить на себе клеймо?
– Забавно. Тебе не так больно слышать, что ты распутна, когда сама давно так считаешь.
– А вы уверены, что вы распутны?
– В мыслях – безусловно. На деле – нет.
– Никто не несет наказания за мысли.
– Это вы где такое вычитали?
– Это фраза на латыни. Выражение крылатое.
– Откуда вам знать латынь? Вы простой художник.
– Я хватаюсь за любую возможность в этой жизни.
– Попасть в этот дом – тоже своеобразная возможность?
– В какой-то степени.
– Значит, вы здесь не только потому, что очень хотите кого-то научить рисовать?
– Я вообще не хочу вас учить рисовать, Каролина, – внезапно отбросил ее руку Марек. – Я считаю, что таким вещам научить невозможно – они идут прямиком из сердца. И если там пусто, то ничего и выйти не сможет. Это талант, дар: вы либо можете, либо нет. Посмотрите, – он постучал пальцами по холсту, – я объясняю вам, как сделать пропорциональный контур, но как только отпускаю вашу руку, все идет вкривь и вкось.
Каролина понимающе кивнула.
– Я знаю, что плохая ученица и неумеха. Я вообще сомневаюсь, что чему-то научусь в этой жизни, не только рисованию. Благодарю за честность! Вы не такой лицемер, как другие.
– Простите, – он испугался, – я не хотел вас обидеть, не понимаю, как это вырвалось.
– Не за что извиняться, вы сказали то, что думаете. Вот что, Марек – говорите мне «ты».
– Хорошо, Каролина.
– Я видела в театре некую картину, подписанную Мареком Г. Она называлась «Видение». Признаться, она так тронула меня, до глубины моего черствого сердца, что я чуть не разрыдалась посреди холла. Словно с меня счистили острым ножом внешнюю затверделость, и открылось нечто живое, пульсирующее. Я знаю, что это твоя картина: я поняла это, как только тебя увидела. Только ты мог ее нарисовать. Я даже смею думать, что ты рисовал именно меня.
– Почему тебя? – смутился Марек.
– Потому что так выглядит моя душа.
– Душа?
– Душа.
Она в порыве вскочила со стула и впилась поцелуем в его губы, схватившись за воротник его кафтана. Марек беспомощно замахал руками в воздухе, но скоро сдался, прижав ее голову к своей. Кафтан упал на немного пыльный пол; осталась только рубашка. Не разнимая поцелуя, они прошли несколько шагов и опустились на диван. Следом к кафтану полетела заколка из прически Каролины. Ее темные кудрявые волосы рассыпались по плечам. Марек спустил ниже рукава платья с и так глубоким декольте и принялся целовать ее шею. Она засмеялась, то ли от щекотки, то ли от переполнявших тело и душу эмоций. Но вдруг Каролина неожиданно для обоих грубо схватила его за волосы и оттолкнула от себя. Марек не был готов к полету вдоль дивана и слегка стукнулся о его мягкое ребро затылком. Он растерянно посмотрел в глаза Каролине. В них сквозили испуг и отчаяние. Она тяжело дышала; трясущимися руками натянула платье, как было, уронила голову в ладони и горько разрыдалась.
– Каролина?..
– Оставь меня, оставь! Ты такой же, как и Франтишек! Вы ничем друг друга не отличаетесь, только лица разные, я про всех вас!
– Кого – вас?
– Вас! Покупателей и соблазнителей девушек!
Марек вздохнул и легонько стукнул кулаком по дивану. Поведение Каролины его обескуражило и совсем запутало. Еще четверть часа назад она кокетничала и флиртовала с ним, теперь же обрушила на его голову упреки.