Лишь только граф поставил его на ноги у постели роженицы, лекарь сразу обрел присутствие духа. Он стал щупать пульс у дамы, лежавшей в маске, нисколько не думая о ней в эту минуту; при помощи этого ученого приема он мог поразмыслить и действительно поразмыслил над своим положением. Ни в одном из постыдных или преступных приключений, в которых его насильно принуждали участвовать в качестве слепого орудия, не были так тщательно приняты меры предосторожности, как в данном случае. Хотя нередко клиенты обсуждали вопрос о его смерти, как о средстве, обеспечивающем успех предприятия, невольным участником которого он являлся, никогда еще его жизнь не подвергалась такой опасности, как в эту минуту. Прежде всего он решил узнать, кто прибег к его услугам, и, установив грозящую ему опасность, постараться спасти свою драгоценную особу.

– Что надо сделать? – тихо спросил он, укладывая графиню поудобнее и приступая к оказанию ей помощи.

– Не отдавайте ему ребенка.

– Не смейте шептаться! – заорал граф громовым голосом, помешав мэтру Бовулуару расслышать еще какое-то слово, произнесенное несчастной женщиной. – А не то читайте себе отходную, – добавил сеньор, стараясь изменить свой голос.

– Кричите во весь голос, – сказал лекарь роженице. – Кричите, черт побери! У этого человека есть превосходные драгоценные каменья, мне они подойдут не хуже, чем вам! Ну, мужайтесь, мужайтесь, голубушка!

– Эй, легче, легче! – снова послышался голос графа.

– Да он, никак, ревнует! – откликнулся акушер тоненьким ехидным голоском, который заглушили крики графини.

К счастью мэтра Бовулуара, природа проявила милосердие. Недоношенный ребенок появился на свет Божий таким тщедушным, что причинил матери не так уж много страданий.

– Клянусь чревом Пресвятой Девы, – воскликнул любопытный лекарь, – а ведь это, пожалуй, не преждевременные роды!

Граф в бешенстве затопал ногами, так что задрожали половицы, а графиня ущипнула лекаря.

«Ах, вот в чем дело!» – подумал Бовулуар.

– Значит, надо, чтоб это были преждевременные роды? – еле слышно спросил он графиню, и она кивнула головой, как будто не смела выразить свою мысль словами.

– Мне все еще неясно… – рассуждал лекарь.

Как всякому искусному акушеру, Бовулуару не трудно было узнать, что перед ним женщина, впервые «попавшая в беду», как он говорил. Хотя стыдливость и неопытность, сквозившие в каждом жесте графини, открыли ему ее целомудренную чистоту, хитрый лекарь воскликнул:

– А вы, сударыня, так ловко рожаете, будто всегда только этим делом и занимались.

Граф сказал тогда с ледяным спокойствием, более страшным, чем гнев:

– Дайте сюда ребенка.

– Не отдавайте ему, ради Господа Бога не отдавайте! – взмолилась мать, и почти звериный ее крик пробудил в добром и мужественном сердце низенького костоправа сострадание, привязавшее его больше, чем он сам думал, к этому высокородному младенцу, которого отверг родной отец.

– Ребенок еще не родился. Что по-пустому спорить? – холодно ответил он, заслоняя собою младенца.

Удивляясь, что новорожденного совсем не слышно, лекарь внимательно смотрел на него, опасаясь, что он уже умер. Граф заметил обман и ринулся к постели.

– Лик Господень, пресвятые мощи! Отдай мне его сейчас же! – воскликнул сеньор, вырывая из рук врача невинную свою жертву, издававшую слабый писк.

– Осторожней! Ребенок очень слабенький, он почти без дыхания, – сказал мэтр Бовулуар, ухватив за руку графа. – Несомненно, он не доношен, родился семи месяцев.

С нежданной силой, порожденной порывом жалости, он разжал пальцы графа и сказал ему на ухо прерывающимся голосом: