– А то попадётся ему кто под клык, считай смерть…

***

Так несколько дней и хоронилась ото всех, хотя надзиратели не шибко моими проблемами озадачивались.

Встала и пошла!!!

Я и шла, а потом к себе в комнатку бежала и в угол забивалась.

На четвёртый день чистой проснулась, но в лес не торопилась: велел волколак седмицу отсиживаться, то и выполняла.

И только утро восьмого дня настало, выдохнула свободно – уж не могла я без Рагнара. Тягостно и муторно было. И слушать вой его тоже: душу он мне на куски раздирал, сердце заставлял кровью обливаться.

Прибежала на полянку, как только освободилась от занятий Вонича, да чуть не обмерла, молодого мужчину увидав. Он на камне сидел, где обычно я ждала Рагнара. Травинку жевал, и только встретились мы взглядами, на ноги вскочил.

Ахнула испуганно, было прочь шарахнулась, как голос знакомый только уж не в голове, а на яви молвил:

– Неужто так страшен, что решила сбежать?

Застыла, не веря ушам. Сердечко быстро-быстро неслось. Ещё не решалась обернуться, но уже не в силах была уйти. Бросила взгляд через плечо на хлопца широкоплечего и крепкого. Высокий, темноволосый и глаза… удивительно тёмные, как землица сырая, только у одного существа такие видала – Рагнара. Лишь он один на моей памяти, у кого были очи, словно сама ночь…

– Рагнар? – состорожничала.

Уголок его рта вверх пополз, прищур насмешливый по мне скользнул… И до того маетно стало, волнительно, что прочь бросилась. Не от страха, а от смущения и чувств непонятных, что душу растревожили.

– И куда это ты? – крикнул в спину мужчина, а я бежала, сломя голову.

От него! От себя… От буйства сердечного.

Ворвалась на ристалище, где парни учились мечами и топорами управляться, да чуть на Иржича не налетела. За косу меня поймал, по обычаю не думая, как больно мне. Дёрнул к себе, покуда воевода другими дружинными занят был, к себе спиной меня припечатал, перехватил рукой за горло, а другой меч деревянный поперёк живота приложил:

– Откуда бежишь? – шикнул насмешливо, жадно дыша.

– Пусти! – взбрыкнула я, но парень силён был, и чем старше становился, тем больше на меня свою силу и обрушивал. Руку ещё не подымал, но щипнуть, дёрнуть, встряхнуть, толкнуть, за косы потаскать…

И всё ему с рук сходило. Но теперь страшило больше не то, что он мог мне больно сделать, а то, что в чувствах признался. С того дня на речке ещё пару раз меня зажимал, шептал о любви и даже пригрозил, что выкрадет, увезёт прочь с этих земель. Найдёт уголок, где нас никто не достанет, тогда и любовь и семья у нас будут полные.

Дура аль нет, а сердце иной раз заходилось от счастья, что кто-то желал мне другой участи, нежели смерти под Зверем.

Да, этот кто-то – Иржич!

Да, веры ему нет, но ведь сердце ж оно… само по себе. Да и то, как обнимал, дышал, как шептал… Моя стена отчуждения потихоньку скрипела и трещала. Раньше он хуже себя вёл, а с недавних пор изменился шибко. И даже своих прихвостней стал одёргивать и шпынять, ежели на меня кто слово плохое говорил аль взор не тот кидал.

Но я себя стопорила: у него таких, как я, с десяток в любом ближайшем селе. О том мужики давно шутковали, и каждый раз после объезда территорий, куда с ними часто Иржич отправлялся, новые байки о похождениях его по селу пускали.

Так оно было аль нет, но обижать меня, как раньше, перестал. Сейчас ежели и делал больно, то от того, что меня заловить и остановить хотел, чтоб поговорить. Я-то ведь в руки не давалась и бегала быстро.

– Пусти! – локтем врезала по крепкому стану. Парень шумно выдохнул, но хват ослабил. Извернулась да зубы ему в руку вонзила. И пока бранился на все лады, коленкой ему про меж ног врезала.