Рыбак зажмурился и, кажется, перестал дышать.

– Отпусти, а, – прошептал он. – Я месяц в школу ходить не буду. Правда. Скажу, голова болит. Или еще что придумаю.

Глядя на Кефаль, с трудом верилось в то, что он может что-то придумать.

– Антипод – это тот, кто выступает против. Понимаешь? – Мишка попятился и замотал головой, но Севка его держал крепко. – Да погоди ты уходить! Он делает все наоборот. Если я хорошо учусь, много читаю, занимаюсь спортом, то он двоечник, лентяй и даже одного раза подтянуться не может.

Мишка перестал упираться и с тоской посмотрел на Севку.

– Мне спортом нельзя заниматься, – прошептал он и взял свой рюкзак, – у меня голова больная.

Больше не слушая Севкиных доводов, Рыбак мягко освободился от его руки, поставил стул под окно, распахнул форточку. В комнату ворвался сырой осенний ветер. Мишка сначала выбросил рюкзак, потом стал примерять, как ему будет сподручней лезть самому.

– Если что произошло, сразу я виноват? – обиженно произнес он, ставя ногу на подоконник.

– Сальери убил Моцарта. – Севка встал. – Дантес убил Пушкина, Лермонтова тоже убили. Мандельштам погиб. Ты думаешь, это все просто так? У них были антиподы. Черный человек, который мечтал их уничтожить!

Кефаль подпрыгнул, стул повалился на пол. Рама предупреждающе затрещала. Тяжелый Мишкин ботинок стукнул в стекло. Еще один такой удар…

Севка схватил Рыбака за штаны и потащил обратно.

– Ты тут ни при чем! – Мишка упирался вяло, Севке даже усилий не пришлось прикладывать. – Я уже четвертую школу меняю. И каждый раз в классе находится такой, как ты, мой антипод. Причем не сам ты хочешь меня уничтожить, а некто, вселяющийся в тебя. Ты ведь не помнишь, как здесь очутился. Ты даже не помнишь, как хотел меня в канализационный люк спихнуть. А зажигалка у тебя откуда взялась, ты знаешь?

– Что ты ко мне привязался? – не выдержал Кефаль, отталкивая от себя Тараканова. – Садись с кем-нибудь другим. Я вообще тебя видеть не хочу! Убирайся отсюда!

Мишка с грохотом поднял упавший стул. В дверь снова постучали.

– Всеволод, – голос мамы звучал очень настойчиво. – Открой! К тебе девочки пришли. Они утверждают, что ты проломил голову и теперь умираешь.

– Проходной двор какой-то, – выругался Севка, отодвигая задвижку.

Стоящие на пороге девчонки, Валька Ромашкина и Ленка Измайлова, шарахнулись в сторону, чуть не сбив с ног Севкину маму.

Тараканов удивленно обернулся. У него за спиной стоял Мишка со стулом в руках.

– Убьет! – вдруг завизжала впечатлительная Ленка, и узенький коридорчик вздрогнул от визга и крика. Севка кинулся вперед, пытаясь успокоить побледневшую мать. Ленка рвала ручку входной двери, Ромашкина по стеночке двигалась в сторону безопасной большой комнаты, откуда выглядывал Севкин отец. Один Мишка стоял, довольно улыбаясь.

– Ну, прямо как у меня дома, – произнес он. – Такой же шум.

И наступила тишина.

– Мы поговорим у меня. – Севка взял Измайлову за руку и отвел подальше от входной двери.

– У тебя все в порядке? – робко спросила мама.

– Все хорошо, – кивнул Тараканов, заводя своих шумных гостей в комнату. – Мы на полчасика.

Ленка округлившимися глазами смотрела на Севкину ногу.

– А Ромашка сказала, у тебя открытый перелом и еще рука плетью висит, – прошептала она.

– Да что ты, – мрачно хмыкнул Тараканов. – Я всего-навсего свалился в люк, и меня обварило кипятком. – Он грозно посмотрел на непрошеных гостей. – Зачем пришли?

– Ромашка сказала… – как заведенная повторила Измайлова.

– Что я помираю? И вы пришли проститься, – закончил за нее Севка. – Простились. Это все?

– А он и правда хочет тебя убить? – тихо спросила Валька, кивая на замершего Рыбака. – Из зависти, да?