Управляющий поискал что-то в пиджаке, а затем кинул мне на стол смятый газетный лист. Это был вчерашний выпуск «Брачного листка», издания весьма известного, которому десятки тысяч жителей столицы поручали свои судьбы. Сейчас же, однако, на первой полосе газеты были не объявления о женитьбе, а совсем иной текст, заключенный в пышную, усыпанную сердечками рамку. Гласил он следующее:
Моему милому Жоржику!
Любимый. Я знаю, что часто была не права. Была излишне строга к тебе, слишком много бранила. Но прошу, прости меня. Даже не прошу – умоляю. Только потеряв тебя, я поняла, чего лишилась.
Господи, Жоржик, как мне тебя не хватает! Как мне тяжело без твоих добрых слов, без прикосновений твоих рук, без твоего смеха и шуток.
Забудем ссоры! Пойми, я не могу ни спать, ни есть. Я выплакала все глаза. Мне не мил свет. Все кругом напоминает лишь о тебе. Я смотрю на портрет прадедушки и понимаю, что у него такие же очаровательные усы, как и у тебя. Я смотрю на статую Геракла в гостиной и понимаю, что его торс так же прекрасен, как твой. Я захожу в спальню и вижу росписи с амурами, и лица их столь же милы, как твое.
Наша любовь была лучом света, греющим мою душу, живой водой, пробудившей мою жизнь! Тем единственным смыслом, почему мое сердце делало новые удары.
Во имя нашей любви, умоляю, вернись, Жоржик. мой! Вернись!
Всем трепетным сердцем, твоя Г. Х. Прости меня.
Дальше под этим текстом разместилось изображение самого мещанско-слащавого, льющего слеза амура, какой вообще мог существовать, после шли ужасающие в своем качестве и количестве стихи, в которых выкупивший газетную полосу аноним твердил о своих душевных терзаниях.
Подождавший, пока я дочитаю, управляющий вздохнул и продолжил:
– Ну это же мадридский стыд просто. И мало того, что она все это в газетах печатает, так она еще и сыск напрягает. У вас же работы по горло, поймите, я просто не хочу, чтобы вы напрасно тратили время. Петрополис полон преступников, зачем заниматься этой нелепицей? Итак, я повторяю, давайте просто уладим это дело. Семьсот рублей, скажем, и пустим эту безделицу на самотек.
Я холодно посмотрел на управляющего:
– Еще раз я услышу о взятке, и вы пойдете в камеру. Ясно? Вы кому деньги предлагаете? Человеку из рода Остроумовых? Вы в своем уме?
По лицу Ореста Генриховича было ясно видно, что он очень хочет съязвить о том, насколько роду Остроумовых сейчас нужны деньги, но я уже поднялся из-за стола и выжидающе взглянул на него.
– Вон отсюда, пока я вас не вывел.
Управляющий, чуть поджав губы, неторопливо убрал чековую книжку и с достоинством вышел прочь. Я же задумчиво прошелся по кабинету.
Признаться, мне очень хотелось отнестись ко всей этой истории, как к забавному анекдоту, но поведение Ореста Генриховича мне не понравилось. Впрочем, даже и без этого в деле существовала еще одна вещь, которая меня напрягала. Пропал Жоржик не где-нибудь, а в Искрорецке, а это место имело весьма и весьма скверную репутацию.
Я подошел к стене, кидая взгляд на висящую там карту губернии.
Искрорецк – небольшой город в сорока верстах от столицы, стоящий на берегу Мертвого залива. За последние два века там пролилось немало крови. Во времена, когда на землю пала Комета и небеса за рекой Обь закутались в зеленый огонь, здесь поселился старец Антрацит и его сектанты. На берегу залива они воздвигли вытесанные из гранита алтари, на которых проливали человеческую кровь, надеясь снискать тем милость сошедших в наш мир сибирских богов.
Затем, когда в эти края пришли войска Петра, алтари были сброшены в залив, а те сектанты, что не успели бежать, – безжалостно перебиты. Вскоре неподалеку вырос монастырь световеров, но и он просуществовал недолго – не прошло и десяти лет, как место это опустело. Что-то огромное пришло в залив из Северного ядовитого океана. Оно разбило каменную церковь, где попыталась укрыться братия, и утащило монахов в холодные воды залива.