Мира нащупала выключатель. Лапочка вспыхнула и тотчас с хлопком взорвалась, разметав осколки по все комнате.

– А-а-а! – вскрикнула Мира, закрывая голову руками. – Да что тут происходит?!

Шум на улице продолжался. К какофонии свиста и гула добавился еще и низкий горловой рык, будто кто-то не то захлебывался, не то рот полоскал.

Мира вскочила на ноги и с разбегу бросилась на дверь. Выбить ее плечом, как делают в фильмах, не вышло. Мира только рисковала раздробить себе сустав. А Данте на улице продолжал гавкать – то бросаясь в бой, то отступая.

Тогда она подбежала к окну. На дороге и у вишен – никого, если не считать беснующихся пауков. Значит, что-то происходит у кузницы. Мира приготовилась распахнуть створки окна, но отдернула руки – эти пауки уж больно быстро носились!

«Даже если они прыгнут на меня, я переживу, – пронеслось в голове Миры, – а вот Данте надо выручать!»

Но едва старые рамы затрещали, поддаваясь ее усилиям, как окно почти целиком закрыла тень огромного паука. Мира охнула и невольно попятилась.

Под его весом стекла начали растрескиваться…

Вдруг Мира поняла, что у этого огромного паука не восемь лапок, а всего четыре. И они больше похожи на человеческие конечности.

Крик застыл в ее горле.

Паучище развернул к окну голову, неестественно выгнув шею. У него было лицо. Лицо! Мертвенно-бледное, с ввалившимися белесыми глазами и разинутым ртом. Хрипя, истекая слюной, он смотрел прямо на Миру.

– Туленмеген! – прошипел он.

Мира едва дышала.

– Тулен-меген! – повторил паучище.

Ну нет. Этого точно не может быть на самом деле!

«Мне просто голову напекло», – решила Мира.

– Спасибо, – сказала она, чувствуя, как в груди отчаянно колотится сердце. – И вам того же.

Она закрыла окно шторкой. Паучище пропал из виду, но свист и гул, и урчание ничуть не стихли. Мира легла на кровать и закрылась одеялом с головой.

– Вот приснится же, – стуча зубами, сказала она себе. – И никаких игр не надо.

Разбудила Миру въедливая вонь. Она наморщила нос и, не открывая глаз, села.

Пахло псиной. Мокрой, свалявшейся, шерстью. Мира распахнула глаза и подглядела на лежанку Данте. Похоже, далеко не все ночные приключения ей приснились. Кое-что было и наяву: а именно, Данте убегал из комнаты и, похоже, угодил в воду.

Он спал, похрапывая. Длинная шерсть на животе и мордочке закурчавилась, в подушечках лап комьями гнездилась глина. Розовый плед промок насквозь, сбился, и теперь больше походил на старую тряпку.

– Как не стыдно! – покачала головой Мира. Пес продолжал храпеть во сне, даже ухом не повел.

Мира выбралась из-под одеяла и осторожно спустила ноги на пол. Припоминая детали страшного сна, она оглядела пол, чтобы ненароком не наступить на осколки взорвавшейся лампы.

«Или это мне тоже приснилось?» – подумала она, вскинув голову вверх. Лампочка под потолком висела на месте, но уж больно чистенькая. В окно светило утреннее оранжевое солнышко. В вишнях пели птицы, но по стеклу с наружной стороны так же ползали паучки – гораздо меньшие по размеру, чем ей представлялось ночью.

Дверь в комнату оказалась приоткрыта.

«Сама виновата. Дедушка ведь сказал закрыть ее, – Мира подошла и осмотрела дверную ручку. На месте, но будто заново прикручена. – А может, это дед ее ночью прикрутил? И лампочку поменял?»

Мира опустилась на пол и повернула голову, чтобы поглядеть – не осталось ли где осколков. Чисто. Она ещё раз подозрительно оглядела дверную ручку и окно с растрескавшимся стеклом.

«Зачем бы ему заметать следы? Но дверь и стёкла… здесь все и так разваливается, вчера я могла просто не заметить этих трещин».