«Прими дар».

Гордей дёрнулся, отрывая голову от подушки. В свете сверкнувшей молнии он увидел серую тень. Размытый силуэт. Тёмное пятно смотрело на него траурными язвинами.

«Нет, нет».

– Гордей!

Тень оторвалась от дивана и, перелетев через него, испарилась.

– Гордей!

Рука легла на плечо. Он вскочил, опустил ноги и ошалело уставился на жену.

– Ты чего здесь-то? Пойдём в комнату, я расстелила.

– Пойдём, – ответил он судорожно и стал шарить рукой под диваном.

– Что ты? – Гликерия непонимающе смотрела на мужа.

– Сапоги…

– Да вот же они, – кивнула в угол. – Зачем они тебе, ужо иди так.

– Курить хочу.

Он полез в карман, вынул пачку «Беломора».

– Ой, – вскрикнула Гликерия. – Что это с пальцами?

Гордей вытянул руку. Трясущиеся пальцы изгибались шишковидными наростами.

Ночь была холодной. Неожиданно для середины мая столбик термометра опустился ниже нуля. Днём ожидалось плюс 23. Резкие перепады температур этой весной озадачивали не только простых обывателей, но и прогнозистов-метеорологов, которые растерянно оправдывались, ссылаясь на капризы природы, замученной неблагоразумным поведением самих граждан.

Григорий отошёл от окна и потянулся за спецовкой. Температурный скачок поставил его в тупик. Полудохлый аккумулятор уже давно требовал подзарядки, а он всё тянул. И вот дотянул. Что, если откажет?

Ехать было необходимо, причём срочно, он и так уже задержал поставку товара. Позвонивший вечером клиент поклялся отрезать ему всё, что можно отрезать мужику.

Сев за руль и вставив ключ в замок зажигания, он хотел было перекреститься, но вместо этого три раза сплюнул через плечо и, надавив, резко повернул ключ. Двигатель судорожно дёрнулся, стартер натужно завыл.

Его охватила тоска. Рутина засасывала, а хотелось разнообразия, но кардинально менять что-либо в своей жизни он не собирался. Всё ограничивалось лишь изменениями внешнего вида: он то отпускал, то брил бороду, сделал несколько татуировок, обрил голову, купил пару модных шмоток, но так и оставался для всех Гогой-Магогой. Даже попытка изменить манеру поведения не помогла ему отделаться от прилипшей со времён лихой молодости клички.

Ему всегда была свойственна излишняя торопливость. И раздражающая неразборчивость. С годами ничего не поменялось. Мутирующие навыки выживания свели на нет значение опыта. Да и хрен с ним, с опытом. Ему некому его передать, детей нет и не будет. К чему ему дети? Вон у Зинки трое оболтусов, и что за радость? Вечная головная боль. Так ей и надо. Дом присвоила, зараза. Чтоб ей…

После двадцатисекундного трепыхания двигатель всё-таки завёлся. Дорога встретила едким запахом дизельных выхлопов и пыльной позёмкой, переметавшей узкие улочки посёлка.

Он был заражён дорогами. Большими, малыми, морскими, звёздными и даже горными. На них он становился бездомным, таким и был на самом деле. Выезжая из посёлка на широкую дорогу, ему неожиданно пришло в голову, что было бы неплохо, чтобы она привела его туда, где бы его ждали. Как в детстве, не отвлекаясь, не суетясь, привычно копошились на кухне, нет-нет, кидая взгляд в окно, прислушиваясь к шагам, а вдруг… Он сжал руль и «добавил газу».

К обеду распогодилось, солнце палило нещадно, прогревая воздух до обещанных температурных высот. Лицо Григория покрыли мелкие капельки пота, которые сливались в струйки и стекали, щекоча кожу лица и шеи. Григорий крутил баранку, изредка протирая лицо обрывком старой рубахи. Жара становилась невыносимой, он чувствовал спиной, как сзади по спецовке расплылось мокрое пятно. Не отпуская руль, он расстегнул одной рукой молнию и почесал волосатую грудь.