Поспешно отбрасывая от ее головы неуместную часть своего гардероба, Елизаров потянулся к коротким ножницам.

– Принеси ей воды попить и таз, нужно обработать ноги. Перекись в зеленом чемодане в мелком кармане, захвати.

Ножницы с мягким шелестом пошли по изъеденной жаром ткани, а Бестужев рванул за двери. Таз, чашка, колодезная вода. Несколько секунд помявшись, он стянул со своей лавки простынь и окунул в ведро, внутренности сжало от мимолетной тягостной боли. А перед глазами встала совсем другая картина: заглядывающая в окно луна, распростертое на лавке тело Катерины, покрасневшая кожа…

Сжимая зубы, он возвращался в комнату. Равнодушно накинул ледяную простынь на вздрогнувшую обнаженную девушку, поставил на тумбу возле Славика таз. Тот опустил в него мягкую хлопковую тряпку, сделанную из собственной майки, которую они бесчеловечно разодрали, споря в доме Чернавы. Выкрутил и, приподнимая одну ногу девушки, бережно заскользил по коже влажной тканью. Начиная от коленки, проходясь по каждой царапине. Вода быстро стала бурой, и Бестужеву пришлось ее выплеснуть в распахнутое окно, а затем заливать в таз новую. Сантиметр за сантиметром, пальцы Елизарова замирали каждый раз, когда Агидель всхлипывала, на его скулах играли желваки, глаза наполнялись злостью. Рвано выдыхая, Слава продолжал уверенными, мягкими движениями. Перед тем как опустить вторую обработанную ногу на кровать, загоревшие пальцы неуверенно вывели на коже поглаживающий круг.

– Я должен был понять, что часы встали.

– Мы оба должны были быть более внимательными, тебе пепел с поля принести?

На секунду затуманенный досадой и виной взгляд посветлел, брови Славика непонимающе двинулись вверх.

– Зачем?

– Голову посыпать, ты же на себя всю вину взять планируешь. – Невозмутимо пожав плечами, Саша тяжело поднялся и отошел от кровати, подхватывая опустевшие бутылочки от перекиси. Вымытые и обработанные, раны на ногах Агидели теперь казались не такими ужасными. Возможно, она даже сможет ходить, не испытывая сильной боли. Рассыпались по узкой тумбе драгоценные камни из вывернутого кармана, Бестужев с облегчением потянулся всем телом, разминая одеревеневшие мышцы.

Увернувшись от брошенной в лицо тряпки, он усмехнулся, напряжение отступало.

– Пригляди за ней, пока она не придет в себя. А я вернусь на поле и закончу работу. Нам нужна любая информация, которую могут дать.

Агидель провела без сознания больше четырех часов. Бредящая, постанывающая, она приоткрыла потухшие глаза, когда небо окрасилось в рубиново-алый. Последние лучи заходящего солнца скользнули через распахнутые ставни, разукрасили деревянный пол мягкими теплыми мазками. Елизаров любил закаты – мир вокруг становился ласковым и уютным, как пушистое тело мурлычущей под пальцами кошки. Внутри набухало приятное ощущение умиротворения. Единственное доступное ему удовольствие: даже когда весь мир на него ополчился, даже когда ноги перестали быть его опорой и он утратил их чувствительность, закаты приносили покой в его жизнь.

Сегодня все было иначе. Елизарову не хотелось запрокидывать голову, вглядываясь в закатное небо с алым диском на небосводе. В груди засел тяжелый булыжник и никак не хотел скатиться с сердца. Давил легкие, мешал сделать ровный вдох и спокойный выдох. Эта тяжесть грозила распластать его ничком на земле, Вячеслав не мог найти покоя. Незнакомое раньше чувство. Вина. Такая очевидная, она цеплялась ядовитыми зубами за нервы. Кулаки сжимались сами собою и так же беспомощно разжимались, оставляя жжение на подушках подрагивающих пальцев. Он почти сошел с ума, слушая мирное поскрипывание передвигающихся колес – из угла в угол, из угла в угол. Она должна очнуться.