Окидывая ненавидящим взглядом поле, кажущееся бескрайним, он снова обреченно застонал. Пальцы, сжимающие серп, ныли. От долгой непрерывной работы затекали запястья, а он успел сжать лишь узкую полоску у кромки пролеска. Внутренний голос едко заметил, что Елизаров был прав – стоило начинать жатву в ширину, а не в длину, тогда он периодически мог бы возвращаться к прохладе деревьев. Сейчас Бестужев дожнет эту полосу и отправится в самое пекло, поделом идиоту.

– А ты сексуально выглядишь, Саня, будь я девчонкой, я бы трусы выкручивал. – Устроившийся в тени берез Слава беззлобно хохотнул, отрывая взгляд от очередной потрепанной книги.

Елизаров прекратил наказывать его молчанием пару дней назад. Их сблизил общий враг, заставляя забыть об обидах. Невесть отчего, но шишимора взъелась именно на Славика. Ночами кропотливо мазала трехдневную щетину парня сосновой смолой, гадила в резиновые шлепки и грызла колеса коляски. Глядя на ее труды, парень неизменно выдавал такую брань, что Саше становилось неловко. Существо от этого не расстраивалось и продолжало пакостить, прилагая тройные усилия. Беляс ничем помочь не мог, амулеты всегда делала его жена. А ведьмы в Козьих Кочах теперь не было. Подкуп шишимору не брал, к уговорам она была равнодушна, угрозы скорее раззадоривали нечисть, чем огорчали.

– Сплю и вижу, как кто-то выкручивает свое нижнее белье. Сгоняй лучше к Софье, возьми точильный камень. Этим невозможно работать… – Взгляд Саши осуждающе опустился на серп, края инструмента тронула ржавчина, притупило время. Еще у избы старухи Елизаров посоветовал подточить «допотопное оружие», но бабка отмахнулась, убеждая их, что он острее острого.

Давно пора было свыкнуться с тем, что слова пожилой женщины зачастую расходились с истиной, но ругаться или осуждать было уже поздно. Ржавый серп и шанс на правду – все, что у них сейчас было.

С самодовольной рожей, на которой словно было написано «Я же говорил», Слава потянулся к пыльному походному рюкзаку, вытягивая брусок. Должно быть, нашел в сараях Весняны, когда отъезжал за своими книгами, чтобы скрасить скуку. Во второй руке у парня поблескивала темным боком бутылка теплого кваса.

– Давай я заточу, а ты передохни. Блестишь, как стриптизер в масле, не хватает блесток…

– Прекрасная метафора, благодарю. – Подав другу серп рукоятью вперед, Саша со стоном распластался на земле рядом, прижимая к напряженному животу бутылку, которую кинул в его сторону Елизаров. Несколько жадных глотков сделали этот день лучше, липкие капли кваса потекли по подбородку, оставили влажные дорожки на груди. После работы придется вымыться в любом случае.

Почти две недели. Две недели прожиты в этом проклятом месте впустую – Слава матерился на живучую шишимору и пытался выдавить из деревенских хоть слово. Бестужев бродил по окрестностям, пытался найти проклятых ящериц – прислужниц малахитницы, а ночами шел к лесу, срывал глотку в надсадных криках, умолял показаться Катю. Смоль не отвечала. А до горы идти было слишком далеко, они почти решились на это, начали рассуждать, как проще передвигаться Елизарову. Они почти собрали рюкзаки, когда на пороге, шаркая не поднимающимися от старости ногами, появилась Софья.

Время старуху щадило – на восьмом десятке она так же бодро справлялась с хозяйством, делала свечи на продажу и мастерски делегировала непосильную для себя работу молодежи, расплачиваясь засолками и терпко пахнущей медовухой. В руках у нее была мутная трехлитровая банка, не сложно было понять, что она пришла не просто так.

– Уезжаете, соколики? То-то оно и верно, тут ничего полезного не сыщете. А я вот гостинец вам принесла, поможете бедной старой женщине напоследок?