– Довольно, сударыня! – вдруг произнес старческий голос со строгостью. – Не намерены же вы, надеюсь, забавлять своим пением грумов и трактирных слуг на дворе.

Женский голос весело засмеялся.

– Вам, видно, хочется покапризничать!

С этими словами, кажется, старик затворил окно. По крайней мере, оно опустилось с таким стуком, что удивительно, как стекла уцелели.

Из числа тонких преград стекло – самая действенная для звука. Я после этого уже ничего не мог слышать, даже глухого отголоска беседы на нижнем этаже.

А какой дивный голос был у графини! Как он замирал и, снова постепенно усиливаясь, дрожал в воздухе густыми, богатыми звуками! Как волновал он меня, как глубоко трогал! Какая жалость, что грубый старый ворон имел право заглушить эту соловьиную песнь своим карканьем!

«Ну, что это за жизнь! – философствовал я про себя. – С терпением ангела, красотою Венеры и талантами всех муз, взятых вместе, прелестная графиня – раба. Она очень хорошо знает, кто занимает комнаты над нею; она слышала, как я поднимал своё окно. Разумеется, она пела для меня – да и ты, старый хрен, заподозрил это».

В приятнейшем волнении я вышел из своей комнаты и сошёл с лестницы. Мимо двери графа я прошел очень медленно. Разве не могло быть, чтоб очаровательная певица вышла из неё именно в это время? Я уронил свою трость на площадке и поднял её очень, очень неторопливо, разумеется. Но счастье мне не благоприятствовало. Не мог же я простоять весь вечер на этой площадке и все поднимать трость. Волей-неволей пришлось сойти в переднюю.

Посмотрев на часы, я увидал, что до ужина остаётся только пятнадцать минут.

Теперь все приходили в движение, все гостиницы представляли собою хаос; при этом можно было ожидать, что многие сделают то, чего не делали никогда прежде. Ну, как граф и графиня в первый раз в жизни вместе явятся к общему столу?!

Полный такой обаятельной надежды, я вышел к подъезду «Прекрасной Звезды». Совсем стемнело и мягкий лунный свет лежал на всём. Со времени прибытия в гостиницу я сделал шаг вперед в моем романе и поэтическое, ночное освещение как бы усилило мою романтическую мечтательность. Сколько драматизма заключалось бы в том, если б она была дочерью графа и полюбила бы меня! Какая очаровательная трагедия произошла бы, если б она оказалась женою графа!

Посреди этих роскошных мечтаний я был возвращён к действительности очень высоким и очень щеголевато одетым господином, лет пятидесяти на вид. Он подошёл ко мне с изысканною вежливостью и в его обращении было столько изящества и величавой грации, что в нём так и сказывался вельможа. Он, подобно мне, стоял на ступенях подъезда и любовался действием лунного света, точно будто преобразившего маленькую улицу с её домами и всей обстановкой. Как уже было сказано, незнакомец обратился ко мне с свободной и вместе с тем величавой вежливостью французского дворянина старой закалки. Он осведомился, не я ли мистер Бекет. Когда я ответил утвердительно, он тотчас назвался маркизом д’Армонвилем (значительно понизив голос при этом заявлении) и попросил позволения передать мне письмо от лорда Р., которого отец мой знал, хотя и не коротко, который даже мне однажды оказал незначительную услугу.

Этот английский пэр, надо заметить, имел очень высокое положение в политическом мире и на него указывали как на вероятного преемника почётного поста английского посланника в Париже.