Слуга не смог дать на это ответа.

Взгляд чудака-офицера, который вдруг сделался серьёзен и даже суров, как бы случайно остановился на мне. В это время он не принимал уже никакого участия в общем разговоре.

– Извините, милостивый государь, если я спрошу, не вас ли видел сегодня у этой кареты в то же время, как я рассматривал герб? Не можете ли вы мне сказать, кто в ней приехал?

– Граф и графиня де Сент-Алир, полагаю.

– А здесь они, в этой гостинице?

– Они заняли номер наверху.

Он вздрогнул и чуть было не вскочил со стула, однако мгновенно опустился опять, и я слышал, как он под нос ругался, бормотал что-то, ухмылялся и словно рычал. Я не мог понять, испуган он или взбешён.

Я обернулся к маркизу, чтобы сказать ему что-то, но его уже не было. Вышли ещё несколько человек, и зала скоро опустела.

Два, три полновесных полена горело в камине, так как к вечеру стало довольно холодно. Я сел ближе к огню в большое кресло резного дуба с спинкою громадной вышины; кресло это казалось современным эпохе Генриха IV.

– Не знаешь ли ты, любезный, кто этот офицер? – спросил я, подозвав к себе одного из слуг.

– Это полковник Гальярд, сударь.

– Часто он бывал здесь?

– Однажды, около года назад, он провел здесь с неделю.

– Я никогда не видывал человека бледнее его.

– Это правда, сударь; его не раз принимали за привидение.

– Не можешь ли ты дать мне бутылку настоящего, хорошего бургундского?

– Самого лучшего, какое только существует во Франции, сударь.

– Подавай же его сюда со стаканом на этот стол возле меня. Могу я здесь просидеть ещё с полчаса?

– Конечно, сударь.

Мне было очень уютно, вино было превосходное, мысли мои были веселы и светлы.

«Прекрасная графиня! прекрасная графиня! – вертелось у меня на уме: – будем ли мы когда-нибудь знакомы покороче?»

Если человек день-деньской скакал на почтовых, меняя воздух, которым дышит, каждые четверть часа; если он доволен собою и ничто на свете не озабочивает его; если он сидит один у огня в покойном кресле, да ещё после плотного ужина, то ему весьма простительно вздремнуть.

Я только что налил себе четвёртый стакан вина, как взял да и заснул. Кажется, я могу сказать наверно, что голова моя свисла в крайне неудобной позе; признано также, что французская кухня не порождает приятных сновидений.

Вот что мне приснилось. Я как будто перенёсся в громадный собор, тускло освещённый четырьмя свечами, которые стояли по углам возвышенной платформы, обитой чёрным; на возвышении лежало, как мне казалось, тело графини де-Сент-Алир, также в чёрных драпировках. Церковь, по-видимому, была пуста и я мог различать только небольшое светлое пространство вокруг свечей.

То немногое, что я в состоянии был видеть, носило отпечаток готической мрачности и способствовало тому, чтоб мое воображение пополнило образами чёрную пустоту, сиявшую вокруг меня. До слуха моего долетал звук шагов двух лиц, медленно шедших по каменному полу; шаги отражались так глухо, что я по одному этому мог заключать, как обширно здание. Меня охватило чувство какого-то тягостного ожидания; вдруг, к невыразимому моему ужасу, тело, лежавшее на катафалке, произнесло (не шевелясь однако) тихим шёпотом, от которого меня мороз подрал по коже: «Они идут положить меня в гроб живую; спасите меня!»

Я не мог двинуться с места, не мог произнести слова. Я оцепенел от страха. Теперь двое идущих приблизились настолько, что вошли в черту света. Один, граф де-Сент-Алир, подошёл к голове лежащей фигуры и взял ее под плечи, мертвенно бледный полковник, с рубцом поперек носа и выражением адского торжества на лице, взялся за ноги. Затем оба принялись поднимать ее…