В следующем разделе я расскажу о новой эпохе, о новой форме государственного управления. Однако переход от одной политической системы к другой был не таким резким, как можно подумать. Прежде чем большевики оказались готовы отправиться с коряками в долгий путь от варварства к просвещенной стадии развития, им сначала пришлось познакомить коряков с новым порядком, созданным не ими.

Обращаясь к периоду советского влияния и посягательств на северные земли коренных народов, я, к счастью, имею возможность воспользоваться значительным объемом научных исследований по истории и политической культуре Дальнего Востока России. Как западные, так и российские ученые уделяли пристальное внимание процессам развития и способам политической централизации, с помощью которых на севере России внедрялись государственные модели экономических и культурных преобразований [Forsyth 1992; Bartels, Bartels 1995; Kuoljok 1985; Weiser 1989, Сергеев 1955; Слезкин 2008]. В частности, советская наука подвергалась критике за то, что она стирала представления о культурных различиях, ссылаясь на основополагающий нарратив о поступательном движении и неуклонном прогрессе. Такая критика справедлива, но не лишена собственных недостатков – например, она не основывается на тщательном изучении возможностей и условий этнографического производства в бывшем Советском Союзе и слишком уж легко отвергает научные исследования подобного рода. Советские источники и тексты, если прочитывать их между строк, дают представление и о ходе истории Дальнего Востока России, и о ее конкретных проявлениях. Надо сказать, что эти источники не так давно были взяты на вооружение исследователями, полагающими, будто логика советского государственного правления благоприятствовала развитию не универсальной истории, а конкретных форм национальной идентичности (см., например, [Koester 1997; Schindler 1991; Kerttula 1997]). Они утверждают, что стандарты формирования коллективной идентичности, как ни странно, сделали возможным сохранение культурно своеобразной идентичности, как включенной в государство, так и направленной против него [Grant 1995].

Значительная часть западной литературы о коренных народах севера России посвящена способам, с помощью которых государство могло осуществлять административные программы и насаждать свою политику (например, [Weiser 1989; Kuoljok 1985; Humphrey 1983]). Ю. Слезкин предлагает всестороннее и подробное прочтение российских источников, описывающих и отражающих развитие советской власти в северных регионах государства [Слезкин 2008]. Выявляя стратегии и логику, описывая кампании, направленные на то, чтобы полностью превратить целые районы проживания коренных народов Севера в подчиненные территории, само существование которых во многом служило зеркалом, отражающим власть государства, он показывает, что административное вмешательство сыграло решающую роль в формировании населения, подчиненного государству. Такие работы и рамки, в которые они помещены, позволяют задуматься о том, каким образом советское государство способствовало становлению «подчиненных историй».

Советское правительство очень рано начало использовать на севере Камчатки лозунги, плакаты и символы, чтобы привлечь на свою сторону коренное население, живущее в стойбищах и на побережье16. Одна из самых насущных проблем, с которой столкнулось государство, состояла в том, как достучаться до широких масс: оленеводов и охотников, китобоев и рыбаков, которые должны были перейти под советскую административную власть. Важнейшей задачей было преобразовать мир коряков, их ценности таким образом, чтобы они разглядели и в конечном итоге приняли идеи и идеалы государства. Конечно, серьезным препятствием в этой культурной борьбе было предполагаемое невежество тех, во имя кого, как утверждало государство, оно действовало. Как мы уже видели, одним из средств достижения этих целей были изобретательные принижающие формулировки. Другим средством стало использование традиционных мест собраний и торговли, таких как ярмарки [Антропова 1971: 120].