Это региональное неравенство вызывало едкие комментарии со стороны многих знакомых мне коряков, хотя они и не проявляли враждебности или антагонизма. Правда, осенью 1992 года один молодой коряк пытался организовать бунт против тымлатских «белых», призывая односельчан к вооруженной борьбе («Возьмемся за ружья! Вышвырнем русских! Тех, кто не захочет убраться, расстреляем. Русские, вон из села!»). Однако старейшины публично призвали его воздержаться от насильственных действий. Враждебность, по их словам, может породить только еще большую враждебность и конфликты. Большинство жителей села не желало в этом участвовать.

Отношения между сообществами Тымлата и Оссоры были нестабильными и напряженными. По мнению многих оссорских коряков, быт их тымлатских сородичей был отсталым и убогим. Они часто противопоставляли свои «культурные» манеры «некультурным» манерам тымлатцев. Даже у родственников они не гостили подолгу. Знакомые мне тымлатцы часто обижались на свою более космополитичную родню. Обычно оссорцам хватало пары дней, проведенных в Тымлате, чтобы захотеть домой: они начинали бегать по селу и расспрашивать, на чем можно побыстрее уехать. Тымлатцы, как правило, наблюдали за таким поведением с непроницаемым выражением лица и в глубоком молчании. Они понимали, что их более «цивилизованные» родственники смотрят на них с жалостью и что им далеко до того благополучия, которым, по их мнению, отличалась жизнь в Оссоре по сравнению с их жизнью.

Все эти обстоятельства помогли мне сформировать представление о значении истории и гендера на северо-восточном побережье Камчатки.

Эта книга разделена на девять глав и посвящена вопросам гендера и истории. В первой главе я начала излагать теоретические основы и задала этнографическое направление моего дальнейшего исследования. Во второй главе, «История окраины», я показываю, как этнографические образы и исторические события определили формы существования коряков на северо-восточном побережье Камчатки. В третьей главе, «История в разрезе», я рассматриваю некоторые реакции корякских женщин и мужчин на ключевые элементы региональной власти и доминирования, дополняя их этнографическими описаниями и политическими обоснованиями. Четвертая глава, «Дальние голоса, неприметные жизни», продолжает тему гендерной спецификации, рассматривая корякских женщин-старейшин как индивидуальных комментаторов культуры и истории.

В пятой главе , «Исследовательские связи», я рассматриваю современные проблемы коряков северо-восточного побережья в контексте социальных проблем, связанных с гендером, региональным неравенством и дифференциацией сообществ; в ней также рассматриваются некоторые условия и результаты моих собственных исследований. В шестой главе, «Агентность в безнадежной ситуации», я рассказываю истории двух корякских женщин, которые обратили мое внимание на важность гендерных возможностей и ограничений в нынешней борьбе корякских женщин с экономическими трудностями и разрухой. В совершенно ином ключе написана глава седьмая. Тщательность, с которой корякские женщины обрабатывают шкуры животных и меха, заставила меня задуматься об удовольствиях, которые женщины могут получать от работы и в интимных отношениях. Об этом и идет речь в главе «Шкуры желания». А глава восьмая, «…И традиция», повествует об одной корякской женщине, которая помогла мне понять важность творческого подхода к преодолению неравенства сил и поиску новых, хотя и необычных решений для культурного выживания.

Я уже говорила о том, насколько в жизни коряков важна мобильность. В соответствии с этим, заключительная глава, «Приехали?», не содержит традиционных выводов. Прохождение через исторические конфигурации политической и социальной власти, гендерные различия и дифференциацию сообществ не приводит к благоприобретенной мудрости, но указывает на другие отправные точки, уводя путешественников в новые области.