– Ну, в общем, она подумала, что я буду для нее обузой. Она, видите л и, разочаровалась во мне. Решила, что я никогда не оправдаю надежд, которые некогда подавал.

– Да, это хреново. И она была неправа. Если любишь человека, надо в него верить.

Это как сказать – иногда одной веры мало, кое-кто без хорошего пинка под зад не начнет шевелиться. Но это ведь не про нас.

Тони смотрит на меня с сочувствием. Наверно представляет, каково было бы ему самому, если бы Оливия собрала манатки и свалила, прихватив детей. А потом еще отобрала бы у него дом и отсудила бы один бог знает сколько тысяч долларов в месяц алиментов на детей и себя. Нет, чтобы жениться в Калифорнии, надо быть большим альтруистом. Я таковым с некоторых пор не являюсь.

– Ну, так вот. После того, как я снова стал холостым, я вдруг понял, что на Родине мне делать нечего. Решил уехать куда-нибудь подальше. В Америку. А как? Не еврей, значит, как беженец не попадаю. Не программист – на работу не пригласят. Не спортсмен, не художник и даже не служитель культа. Никто. Денег, что характерно, тоже нет. Ну, я и подумал, что самый верный путь – уехать учиться, а там – как кривая вывезет.

– Правильное решение, – хвалит Тони. – И куда ты решил поступать?

– А куда возьмут – нищим выбирать не приходится. Я, правда, наивный был, как-то не сообразил, что за учебу платить надо будет.

Тони смеется:

– А ты что думал, тебя будут бесплатно учить?

– Да я, если честно, вообще об этом не думал, поэтому неприятно удивился, узнав, что для обучения даже в третьесортной государственной школе иностранному студенту надо иметь как минимум двадцать тысяч долларов на счету, иначе ты не считаешься зачисленным, и посольство не даст визы.

– И как же ты вышел из положения? – спрашивает Тони Мак-Фаррелл.

Точеная азиаточка подбегает, и мой стакан снова наполняется теплым рубиновым светом. Эх, хорошо-то как, Настенька!

– Заработал, Тони.

Мак-Фаррелла вполне устраивает такая формулировка. Ну, конечно, взял и заработал, чему тут удивляться?

– Весь вопрос, как. Зарплата-то у меня была аж шестьсот долларов в месяц, и это до налогов, – сообщаю я доверительно и оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что нас не подслушивают. Иногда так хочется быть загадочным. Суперагентом. Киберпреступником. Особенно летя над Тихим океаном в просторном кресле бизнес-класса, предвкушая вице-президенство, о котором я, разумеется, Тони ничего не сказал. Сил нет, тянет поведать о ступенях к успеху, об этапах большого пути.

Тони косится на меня:

– Неужели подался в эскорт-сервис для состоятельных дам? Или господ?

– Нет, не стал даже и пытаться: по экстерьеру не подхожу. Понимаешь, я тогда работал в одной западной фирмешке. Занимались перевозками. Я ничего в этом деле не понимал, и меня посадили проверять счета разных агентов перед их отправкой в бухгалтерию на оплату. Агентов было довольно много. Тетки в бухгалтерии оплачивали все, что я подписывал, а кроме них проверять меня было некому: начальство было сплошь иностранное, а все счета были на русском. А у меня был один приятель, на которого была зарегистрирована фирма и имелся расчетный счет. Понимаешь?

Тони смотрит на меня. Пристально смотрит. Неужели я так изменился за последние несколько минут?

– То есть ты хочешь сказать, что ты совершил хищение денег у своего работодателя?

Я гляжу в напряженное, ставшее вдруг колючим лицо Тони Мак-Фаррелла и разражаюсь смехом.

– Что ты, что ты, Тони! Я хочу сказать, что в тот момент я понял, насколько важно в любой компании иметь хорошую, надежную систему учета и контроля. Насколько уязвима может быть без нее фирма для разного рода прохиндеев и расхитителей собственности. Так что, отвечая на твой вопрос, именно так и тогда я решил стать аудитором.