– Спим?

– Вроде того. Быть может, на меня так действует плохая погода. У тебя здесь уютно.

– Ещё бы, – довольно согласилась девушка. – Ешь давай. Если захочешь – могу сделать что-нибудь ещё.

– У тебя с балкона видно море. Можно даже на башню не подниматься.

– Нет, это совсем не то. Одно дело, когда смотришь через маленькое окошечко, а другое – когда вокруг тебя ничего нет. Совсем разные ощущения. Говорят, что от того, из какой посуды пьёшь чай, меняется его вкус. Тут, мне кажется, то же. Ты не ешь.

– Никогда не хотелось сесть в какую-нибудь лодку на берегу и просто уплыть туда, за горизонт? Мне с самого первого дня кажется, что меня туда что-то всё время тянет.

– Вот что с людьми делает городская жизнь, – засмеялась Аня и уселась поудобнее.

– Я думаю, что дело не в этом, – задумчиво ответил я, царапая вилкой тарелку. – Как ты думаешь, что было бы, если бы однажды кому-то удалось – пускай всего на мгновение – увидеть кусочек рая? Совсем крохотную его часть, пусть даже краем глаза. Люди всегда говорят о том, что им хотелось бы чего-то такого, какого-то откровения. Но мне кажется, что это видение не закончилось бы ничем хорошим. Многие богачи, когда волей случая их настигает банкротство, вышибают себе мозги девятимиллиметровым. Не потому, что их так сильно задел факт поражения, не потому, что это их опозорило. Они всю жизнь находились в том, что для многих эквивалентно раю на земле. У них никогда не было никаких потребностей, проблем. А теперь они рухнули с колокольни на паперть – и не разбили головы. Им только и остаётся, что смотреть куда-то туда, вверх, и страдать от колоссальной разницы между теперь уже мечтой и действительностью. А ведь все эти пентхаусы, серебряные сервизы и антикварные полотна из мастерской Герена – не чета раю, даже его крохотному кусочку. Каким разбитым почувствует себя тот, кому откроется это величие? Мне кажется, что уже через одно мгновение он покончит с собой либо же до конца жизни будет находиться в необычайных муках, он ослепнет, вглядываясь в небеса.

– Что это на тебя так внезапно нашло?

– Я просто именно так себя и чувствую с того самого дня, как сюда приехал.

– Ещё никогда не видела, чтобы кто-то так остро реагировал на хорошую погоду и морской воздух.

– Да дело не только в этом, – усмехнувшись перебил я девушку.

– А в чём ещё? – удивлённо спросила Аня, постукивая пальцем по тарелке.

Я посмотрел на девушку. Всё вокруг на долю секунды замедлилось почти до полной остановки. Стук дождя за окном, крик пролетающей чайки, бурление воды в металлическом чайнике, скрип деревянного стула, соскользнувший на лоб локон волос, еле заметное подрагивание улыбки в углу рта, плавное движение расширяющихся зрачков. Думаю, что именно в тот момент я наконец понял, что влюбился в эту простую девушку, которой меня дразнил курортный рай. Я до последнего отрицал это, не желая загонять себя в ситуацию, из которой нет удобного выхода. Теперь я смотрел на Аню, и каждая клетка в моём теле требовала от меня наклониться вперёд, протянуть руку к тёплой щеке и… Но я даже не шелохнулся. Раньше я никогда не отказывал себе в удовольствии нарушить чужое личное пространство при малейшем признаке взаимной симпатии, но сейчас я не имел на это права. Как бы ни были тяжелы наши отношения с Катрин, она не заслуживала моей измены. Я откинулся на спинку стула. Здесь всё было понятно, и от счастья меня отделяло всего одно действие, несколько простых слов. Истощённому жаждой путнику достаточно сделать один шаг и вступить в оазис посреди пустыни, но в последний момент он делает шаг в сторону. Всё то, что мне было нужно для счастья, находилось всего лишь в каком-то метре от меня. А я всё сидел и сидел, думая о том, что это расстояние для меня непреодолимо. Как часто мы пытаем себя ради больших идей. Сейчас я пытал и Аню. Я, должно быть, удивлял её своей нерешительностью, внезапной отстранённостью. Что-то такое бывало и раньше, тогда девушки разочаровывались и вскоре забывали про меня, но то происходило лишь потому, что я сам этого хотел. Что угодно легче всего загубить в зародыше, и я мог бы достать из глубин памяти приёмы ледяной холодности, как бы невзначай уколоть Аню и заставить её презирать меня. Это было бы в определённой степени благородно, хоть я уже и зашёл слишком далеко, но ещё не настолько, чтобы вызвать настоящую катастрофу. Однако я не мог этого сделать, я просто не хотел, чтобы Аня про меня забыла.